– Ну как, – спросил Чен, довольный произведенным эффектом, – нормально?
Бугор почесал затылок:
– А в чем дело? Праздновать-то чего, какой праздник?
– Мой! – гордо ответил Чен. – Мой праздник! Деньрожденье у меня сегодня, вот!
– Врешь! – сказал Аверьян довольно. – Врешь, Ченя. А сколько тебе?
Чен выдернул из сети кипятильник, прикрыл ведро крышкой, оставив щель, и слил отварной кипяток в кастрюлю. Потом он оттянул плексигласовую форточку и выплеснул кипяток за окно.
– Прошу садиться, пожалуйста, – галантно произнес он.
– Зря ты, кипяток-то, – с сожалением сказал бугор, усаживаясь за стол, – Апрельке бы потом наварили в нем чего… – Он стянул с себя ватник. – А вообще, поздравляю, помощник. – Скупая похвала вырвалась-таки из бригадирских уст: – Молодцом!
– Спасибо, бугор, – ответил Чен, тоже устраиваясь за столом. – Только Апрельки нету больше, я бы про кипяток-то вспомнил.
– Как так нету? – весело спросил Аверьян, скручивая винтовую пробку с «Северной» в предвкушении непланового пира за кореянский счет. – А где ж он тогда?
– А вот. – Чен указал пальцем на блюдо с золоченой каймой. – Вот он, я ж обещал к апрелю приготовить, кишку-то набить собачью, забыли? – Подсобник говорил так обыденно и правдоподобно, одновременно начав разваливать по тарелкам горячую картошку, что у бугра вдруг по спине пробежал легкий холодок. У Аверьяна – тоже, но ближе к паху…
– Погоди, – произнес бугор, – а правда, где собака-то? Нет собаки-то!
Рукастый Чен, не отрываясь от официантского дела, снова сказал:
– Да я ж говорю, забил я его, на колбасу корейскую, с кашей грешневой, вон же, щас пробовать будем, под горячее, на блюде… – И опять сказал это по-правдивому страшно.
– Ну, хватит! – Бугор поднялся с места и строго спросил: – Где собака, ебена мать, я спрашиваю. Апрель где мой?
Аверьян в страхе взглянул на бугра, потом на корейца.
– Постой, бугор, – испуганно, опустив ведро с картошкой на пол, сказал Чен, – мы же вместе это решили… Это…
– Чего это, чего это?! – в ярости заорал вдруг бугор. – Чего решили?!
– Так порешить решили, – растерянно ответил третий помощник, – на деликатес.
Бугор вышел из-за стола, распахнул дверь в машзал и заорал туда:
– Апре-е-ель! Апреля-я-я!
Он прислушался, но никто не ответил. Собаки на машине не было, а это означало, что раз нет, то больше ей быть негде, в этой если жизни. И это же не могли не знать все трое, весь экипаж. Бугор обернулся и негромко так, раздумчиво произнес:
– Убил, значит, говоришь… – Он поднял глаза, вмиг налившиеся прихлынувшей кровью, и упер их в Чена. – Убил, мразь кривоглазая, убил, хуй желтомордый… – Чен побелел и замер на месте; Аверьян, не на шутку испуганный, совершенно не понимающий, как себя вести, переводил взгляд с одного на другого. – Убил, инородец ебаный, – продолжал страшный перечень бугор. Ноздри его раздулись от бешенства, в которое он впал быстрее, чем сам мог предположить, дышал он прерывисто, с сипловатым хрипом, прорвавшимся откуда-то изнутри. – Убил, говноед проклятый, убил, говоришь?
Чен на секунду пришел в себя и попытался что-то сказать, но успел лишь открыть рот, а начавшийся было там звук не успел даже вылететь наружу, потому что тут же его заткнул обратно бугров кулак, влетевший прямо в торец фотокарточки третьего помощника. Чен рухнул как подкошенный.
– Ты чего, бугор? – еще больше испугавшись, спросил Аверьян. – Убьешь же.
– И убью суку, натурально уничтожу гада… – Он выдохнул, посмотрел на лежащего помощника и сказал Аверьяну: – Выкинь его с машины, пусть там побудет, видеть его не желаю…
Аверьян приподнял Чена, но тот начал уже очухиваться сам, открыл один глаз, тот, который не заплыл от удара, и поднялся на ноги с Аверьяновой помощью. Аверьян прихватил Ченов ватник с ключом, взял корейца под руку и повлек к двери. Чен попытался слабо сопротивляться, но сказал лишь, уже в дверях:
– Да погоди же, бугор…
Машинист подскочил к нему, схватил за грудки и заорал прямо в разбитое лицо:
– Не бугор я тебе больше, понял? Не бугор! Вали отсюдова насовсем, понял? – Он ткнул его за дверь, спиной вперед.
Нога Чена зацепилась за порог, он завалился спиной назад, по толчку тело сделало неловкий кувырок, тоже назад, и этого хватило, чтобы оно приземлилось на лестнице, ведущей в машзал, на верхней ее металлической ступеньке, откуда легко, почти уже без всякого сопротивления со стороны природных сил, скатилось по ступеням вниз и замерло окончательно сразу после глухого удара твердым о твердое.
– Да что же это делается-то, господи? – Аверьян слетел по ступенькам вниз, вслед за помощниковым телом, наклонился над ним, недвижимым, с откинутой в сторону рукой, и, не поворачиваясь назад, к кабине, заорал бугру: – Петро! Свет на машзал подай! Полный!