Портнихи Освенцима. Правдивая история женщин, которые шили, чтобы выжить

В августе 1942 года Ходис пригласили отпраздновать ее сорокалетие в саду Хёссов. Ходис опознали на одной из фотографий в сохранившемся семейном альбоме – маленький Ханс-Юрегн у нее на коленках, рядом Пуппи. Волосы Ходис завиты в толстые кудри и придерживаются цветастым платком. Она в опрятном и скромном платье с пуговицами спереди. Несмотря на то, что комендант активно высказывался против «низких» эсэсовцев, вступающих в сексуальные отношения с заключенными, это не помешало ему установить контакт с Ходис.

Их объятия заметил ни кто иной, как садовник Станислав Дубиль. Также он утверждал, что слышал ссоры Хедвиги с мужем по поводу «той женщины». Хедвига отстранила Ходис от дел при первом же отъезде Рудольфа. Ходис рассказывала, что Хёсс навещал ее в лагерной тюрьме для секса, хотела она того или нет; и вскоре, по ее словам, она была вынуждена сделать аборт. Ее имя было под запретом в доме Хёссов. Годами позже, Хедвига дискредитировала статью об интрижке мужа с Ходис, сказав: «Это придуманный роман, правды о котором никто не знает»{274}.

Что касается половой жизни самой Хедвиги, несмотря на слухи об объятиях в беседке с управляющим столовой на обувной фабрике соседнего города Хелмека, Хедвига сохраняла образ идеальной нацистской жены и матери. Рудольф сообщил, что сексуальная связь между ними практически сошла на нет, когда Хедвига узнала, что на самом деле происходит в Освенциме. В связи с этим возникает вопрос. Что действительно знали жены эсэсовцев? И – что немаловажно – волновало ли это их?

Хёсс пообещал Гиммлеру, что информация об убийствах останется тайной, секретом рейха. Сам Гиммлер провозгласил, что это должно быть «ненаписанной великой страницей нашей истории»{275}. Объезжая лагеря смерти Восточной Европы, Гиммлер часто писал жене, Марге, и дочери, Гудрун, рассказывая о своем здоровье и о том, как у него много работы, не упуская ни одной возможности оправить им посылочку. Он высылал бренди, книжки, мыло, шампуни, шоколад, печенье, сгущенку, ткани, вышивку, платья, шубы.

Несмотря на то, что Марга Гиммлер была преданной артаманкой и нацисткой, называла евреев «сбродом» и хотела, чтобы их всех «заперли в тюрьмах и до смерти заработали», ее муж ни словом ни обмолвился об убийствах, которые он не только видел, но которые исполнялись по его приказу. Хоть на участке Марги и работали заключенные из Дахау, ее саму было необходимо уберечь от жестокой реальности{276}.

У Хедвиги же возникли вопросы во время «выхода в свет» с Фрицом Брахтом, гауляйтером Верхней Силезии, территории, в которую входил Освенцим. Они с семьей жили неподалеку, в Катовице. Брахт принял у себя Генриха Гиммлера в июле 1942 года, когда тот приехал изучить освенцимскую зону интереса. По просьбе Гиммлера, Хедвига Хёсс тоже была приглашена в гости. Во время официальных ужинов, женщины, как правило, в какой-то момент уходили из комнаты, чтобы мужчины могли обсудить политику и рабочие вопросы. Однажды Брахт позволил себе свободно говорить об истинном назначении лагеря смерти в присутствии Хедвиги. Позже она спросила мужа, правду ли говорил гауляйтер. Рудольф признался, что правду{277}.

Хедвига была хорошо знакома с языком ненависти, который использовали нацисты. Она по доброй воле поглотила расистские учения артаманского общества. Она растила детей на периферии лагерей «переобразования» Дахау и Заксенхаузен. Она жила в доме, отнятом у законного владельца, носила одежду, отнятую у убитых, и ей прислуживали практически рабы, у которых отняли прежнюю жизнь и родных. Неужели новости о том, что яд антиеврейской пропаганды теперь проявлялся и буквально, в форме кристалликов «циклона Б», сбрасываемых в запертую камеру, были настолько шокирующими?

Если Марта могла выглянуть из окна чердака виллы Хёссов, где занималась шитьем, и увидеть, как обращаются в лагере с другими заключенными, как Хедвига могла оставаться в полном неведении? Раз местные жители понимали, что за дым поднимается из труб над лагерем, и куда пропадают люди, привезенные на поездах, как Хедвига могла этого не понимать? Возможно, она видела лишь то, что хотела видеть – прекрасный сад, картины, гобелены и платья.

Другие эсэсовские жены успокаивали себя, закрывали глаза на преступления, которые совершали их мужья. Служанки счищали дерьмо с эсэсовских сапог, когда мужчины возвращались домой с работы, отстирывали их окровавленную форму. А запах из лагеря? «Это просто чеснок на сосисочной фабрике», – вот что сказала Эльфрида Китт, жена лагерного врача, проводившего бесчеловечные эксперименты на заключенных. Фрау Китт работала ассистенткой мужа. В свободное время она наслаждалась одеждами и духами из лагеря{278}.

Новая жена доктора Менгеле, Ирена, в отличие от других задавала мужу вопросы прямо:

– Откуда этот запах?

– Не спрашивай меня, – отвечал он.