Портрет А

Самое трудное — найти стволы, которые поднимают. Не всегда удается найти свой собственный. Тогда нетерпеливый мэйдостранец идет к другому, который уже заставил работать какой-нибудь ствол побольше, и берет с собой толпу желающих.

Наверху он взимает с них плату в криках. Поэтому то с той, то с другой террасы, какая побольше, доносится кошмарный галдеж. Впрочем, почти любая терраса раскрепощает крик.

* * *

На каждой крыше всегда найдется мэйдостранец. На каждом уступе найдутся мэйдостранцы.

Они не могут оставаться внизу. Им там не нравится.

Едва подрастут, устремляются к высотам, к бесполезным высотам.

* * *

Чего ждет этот мэйдостранец на огромном голом камне? Он ждет завихрений. В завихрениях для них — вся радость, они свиваются в исступлении, и чем сильнее возбудятся, тем больше у них будет потомство.

А поодаль ждут другие мэйдостранцы, легкие нити, которым хочется свиться с другими нитями, ждут родственную душу, такую же раздерганную, из тех, что клочьями носит ветер, а те, в свою очередь, ждут дуновения, чтоб подхватило, взметнуло и принесло к другим одиноким или к большому войску мэйдостранских «воздушных сил».

Иногда им выпадает удача встретиться с водорослями души. Отношения между ними загадочны, но они есть.

Встряски и шквальные порывы — такие опасности подстерегают в воздухе. Но в них же и радость. Как не увлечься возвышенной мэйдостранской круговертью?

Но она, как видно, не бесконечна.

И правда, с неба все время падают мэйдостранцы. Это почти уже вошло в привычку. Разве что их близкие обращают внимание. А некоторые только и смотрят вверх — любуются падениями.

* * *

Крылья без головы, без птиц, свободные от всякого тела, одни лишь крылья летят навстречу солнцу и небу, которое еще не засияло, но борется изо всех сил за сияние, пробивают свой путь в эмпиреях, словно снаряд долгожданного блаженства.

Тишина. Взлетают.

То, о чем мэйдостранцы так долго мечтали, наконец удалось. Теперь они там.

Из сборника «Пассажи: 1937–1963» {122} (пер. А. Поповой)

Игра со звуками

…
Когда ничего не движется, движется время,
время,
ни вверх, ни вниз,
время,
по мне,
со мной,
и во мне,
через меня,
минует во мне пролёт за пролётом, а я извожусь и жду.

Время.
Время.
Я себя через Время прослушиваю.
Ощупываю себя.
Я долблю себя Временем.
Соблазняюсь и раздражаюсь…
Плету себя.
Поднимаю.
Переношу.
И долблю себя Временем…
Птица-дятел.
Я птица-дятел.
Птица-дятел.

* * *

Что я делаю?
Я зову.
Я зову.
Я зову.
Я не знаю, кого я зову.
Тот, кого я зову, не знает.
Это кто-то слабый,
наголову разбитый.
Это кто-то гордый, он все равно не разбит.
Я зову.
Я зову кого-то оттуда,
этот кто-то затерян вдали,
в совершенно другом мире.
(Значит, вся моя твердость вранье?)
Я зову.
Я сел за чистейший из инструментов,
не сравнить с моим голосом глуховатым.
За певучий инструмент, который меня не судит,
который за мной не следит,
я отбросил всякий стыд и зову,
я зову,
я зову из далекой могилы прошедшего детства
оно, как и прежде, дуется, сжавшись в комок,
из далекой пустыни моих нынешних дней,
я зову,
я зову.
Этот зов меня самого удивляет.
Я зову, хотя, может быть, уже поздно.
Просто, чтобы мой потолок обвалился,
может быть, и так,
но главное —
я зову.

Из сборника «Лицом к засовам» {123}

Из цикла «Поэзия — сила» {124} (пер. А. Поповой)

За дело, я здесь