Портрет Алтовити

«А может быть, я просто недостаточно знаю женщин? Может быть, я никогда так глубоко не „проваливался“… – Он усмехнулся. – В эту…»

Доктору Груберту стало неловко даже перед самим собой: не было слов, которые могут определить «эту», но раньше он вроде бы и не нуждался в подобных словах?

* * *

Поезд остановился на какой-то станции, несколько пассажиров выскочили на мокрую, черную платформу покурить. Струйки дыма не сразу расползались в воздухе, а останавливались над их головами в виде затейливых волокнистых облаков и только потом, не торопясь, исчезали.

Он вспомнил, как Айрис, закрутив любовь с Домокосом, лгала ему в глаза о том, где она была и что делала, хотя он не особенно и расспрашивал ее.

Он-то не расспрашивал, но ведь Майкл был там же, в том же доме, дышал всем этим!

«Почему, – подумал доктор Груберт, – почему именно тогда он заболел по-настоящему? Может быть, это мы с Айрис – тем, что так много лгали, – и подтолкнули его?»

Он опять потянулся к дневнику как к спасению от нахлынувших мыслей, но проводник, рысью пробежавший по вагону, сообщил, что следующая станция – Филадельфия.

* * *

Доктор Груберт видел своего сына два дня назад, но чувствовал себя так, будто не видел его несколько месяцев.

Теперь, когда появилась Ева, затягивающая его в водоворот своей не имеющей к Майклу никакого отношения жизни, сын – как со страхом показалось ему – перестал быть центром переживаний.

Острое физическое желание, которое доктор Груберт испытал к Еве, оказалось таким сильным и так подчинило его, что сейчас нужно было сделать почти что усилие, чтобы вновь развернуться всем существом своим в сторону сына.

В клинике ярко горели лампы, пахло свежей хвоей и тем особенным кисловатым запахом дезинфицирующего раствора, который используют для мытья полов в общественных местах и больницах. Для того чтобы попасть в седьмую палату психиатрического отделения, где лежал Майкл, доктору Груберту пришлось пройти через три двери, каждая из которых открывалась ключом, находящимся у дежурной медсестры, и происходило это только после того, как дежурная медсестра через решетку видела того, кого она впускает.

Длинный светло-синий коридор был пуст, если не считать молоденькую итальянку, которая шла ему навстречу, как всегда прижимая к груди плюшевого медвежонка, с которым она не расставалась ни днем, ни ночью.

Доктор Груберт знал, что сейчас она остановит его и в сотый раз скажет о том, что ненавидит мужчин.

Так и случилось.

– Здравствуйте, доктор, – сказала она и закрыла рот плюшевым медвежонком, то ли пугаясь встречи, то ли радуясь ей. – С Рождеством вас!

– И вас, Марисела, – любезно ответил доктор Груберт.

Она встала прямо перед ним, блеснув расширенными беспокойными зрачками.

– Я хотела сказать, – торопливо заговорила она, – что вы совсем не похожи на остальных двуногих садистов с этой мерзостью между ногами! – Большой рот ее скривился от отвращения. – Нет, вы совершенно другой!

Доктор Груберт натянуто заулыбался.

– Я рассказывала вам, как меня изнасиловали, когда мне было девять лет? Помните? И кто? Родной дядя, брат моей матери! Ах, какая это была гадость, какая гадость!

– Вас ведь собираются выписывать, Марисела?

– Ах, да-да! – с отчаянием перебила она, – но разве можно меня выписывать? Там, – она махнула подбородком в сторону окна, – там я обязательно что-нибудь сделаю с собой! Меня уже ничто не удержит!

Она крепко прижала к себе медвежонка и несколько раз быстро поцеловала его.

– Пусть уж я лучше буду здесь. – Вытерла медвежонком слезы. – По крайней мере, останусь жива хоть еще немного. Здесь мы в безопасности.

– Мы? – переспросил доктор Груберт.

– Ну, да, мы все. Включая Майкла. Разве мы выживем там? Там мы все погибнем. Желаю вам счастливого Рождества!

Она отошла было и тут же вернулась.

– Если бы Он не сделал того, что Он сделал, разве можно было бы вообще жить? Ведь Он знал, что такое люди. И все-таки пришел. Потому что у Него был один маленький-маленький, – она судорожно поцеловала медвежонка, – малюсенький шанс, что Он ошибается. Счастливого вам Рождества!

Она взмахнула медвежонком и пошла дальше своей легкой молодой походкой, так, что глядя ей вслед, никто не сказал бы, что эта девушка тяжело больна и содержится в психиатрической лечебнице под тремя замками.

Майкл сидел на кровати в джинсах и белом просторном свитере. Пластыря на голове уже не было.

Он вскочил при виде доктора Груберта.

– Я тебя жду, па. Нам нужно поговорить с тобой!

Доктор Груберт заметил, что он сильно взволнован.

– Ты не пошутил, что заберешь меня отсюда?

– Нет. Но ты должен пообещать мне…

Он не успел закончить.

– Можно не обещать? – пробормотал Майкл. – Чего стоят наши обещания?

– Хорошо, – тут же сдался доктор Груберт, – не хочешь обещать – не надо. Но, Майкл, если ты будешь жить дома, ты должен продолжать лечиться…

– Еще что? – глядя в пол, спросил Майкл и приподнял левое плечо, как делал всегда, когда ему бывало не по себе.

Жест этот живо напомнил доктору Груберту Айрис.

– Еще ты должен хоть иногда встречаться с матерью. Она меня замучила своими претензиями.

– Еще?

– Все пока.