Портрет Дориана Грея

– Я не пошлю благословения морю и тому, что находится в нем. Проклятие обитателям моря и тем, которые водятся с ними! А этот, лежащий здесь со своей возлюбленной, отрекшийся ради любви от Господа и убитый правым Господним судом, – возьмите тело его и тело его возлюбленной и схороните их на Погосте Отверженных, в самом углу, и не ставьте знака над ними, дабы никто не знал о месте их упокоения. Ибо прокляты они были в жизни, прокляты будут и в смерти.

И люди сделали, как им было велено, и на Погосте Отверженных, в самом углу, где растут только горькие травы, они вырыли глубокую могилу и положили в нее мертвые тела.

И прошло три года, и в день праздничный Священник пришел во храм, чтобы показать народу раны Господни и сказать ему проповедь о гневе Господнем. И когда он облачился в свое облачение, и вошел в алтарь, и пал ниц, он увидел, что престол весь усыпан цветами, дотоле никем не виданными. Странными они были для взора, чудесна была их красота, и красота эта смутила Священника, и сладостен был их аромат. И безотчетная радость охватила его.

Он открыл ковчег, в котором была дарохранительница, покадил перед нею ладаном, показал молящимся прекрасную облатку и покрыл ее священным покровом, и обратился к народу, желая сказать ему проповедь о гневе Господнем. Но красота этих белых цветов волновала его, и сладостен был их аромат для него, и другое слово пришло на уста к нему, и заговорил он не о гневе Господнем, но о боге, чье имя – Любовь. И почему была его речь такова, он не знал.

Когда же он окончил свое слово, все в храме зарыдали, и пошел Священник в ризницу, и глаза его были полны слез. И дьяконы вошли в ризницу, и стали разоблачать его, и сняли с него стихарь, и пояс, и орарь, и епитрахиль. И он стоял как во сне.

Наконец он спросил:

– Что это за цветы на престоле и откуда они?

Отвечали ему:

– Что это за цветы, мы не можем сказать, но они с Погоста Отверженных.

Задрожал Священник, и вернулся в свой дом молиться. А утром, на самой заре, вышел он с монахами, и клиром, и прислужниками, несущими свечи, и с теми, которые кадят кадильницами, и с большой толпой молящихся, и пошел он к берегу моря, и благословил он море и дикую тварь, которая водится в нем. И фавнов благословил он, и гномов, которые пляшут в лесах, и тех, у которых сверкают глаза, когда они глядят из-за листьев. Всем созданиям Божьего мира дал он свое благословение – народ дивился и радовался. Но никогда уже не зацветают цветы на Погосте Отверженных, и по-прежнему Погост остается нагим и бесплодным.

А обитатели моря уже никогда не заплывают в залив, как бывало, горюя, они удалились в другие области моря.

Дитя-Звезда

Стояла зима. Была лютая стужа…

Большой сосновый лес застыл; снег окутал его толстым покровом и повис затейливыми клочьями на ветвях деревьев. Ледяной Царь приказал Горному Потоку остановиться, и тот, вися в воздухе, стал неподвижен.

Птицы и звери зябли и не знали, как укрыться от холода.

– Что за нестерпимая погода… Уф! – говорил Волк, поднимая хвост и крадучись между кустарниками.

– Куит! Куит! Куит! – жалобно стонала зеленая Коноплянка. – Земля замерла: на нее надели белый саван…

– Земля надела венчальный убор, должно быть, она выходит замуж… – говорили друг другу нежные Горлицы, не зная, куда девать закоченевшие от холода розовые лапки.

– Если вы будете говорить глупости, я вас съем, – сказал им сердито Волк.

– По-моему, не все ли равно, отчего холодно, – наставительно заметил Зеленый Дятел. – Ведь от ваших рассуждений теплее не будет…

Дятлу никто не возражал. И он был прав.

На самом деле холод был невероятный. Маленькие белочки зябли даже в дупле. Потираясь друг о друга мордочками, они все-таки не могли согреться. Кролики также зябли, хотя и лежали в своих норках клубочками. Только одни рогатые филины да совы не жаловались на погоду: они были очень тепло одеты. Поводя своими круглыми красными глазами, они аукались друг с другом и кричали на весь лес:

– Ту-вит! Ту-ву-у! Ту-вит! Ту-ву-у! Вот так славная погодка!

В эту-то холодную пору возвращались домой два Дровосека. Они шли сосновым бором, съежившись от холода. Не раз они падали и проваливались в глубокий сугроб, откуда вылезали белыми, осыпанными снегом. Как-то поскользнувшись, они уронили свои вязанки с хворостом, и те развязались. Большого труда стоило снова связать их окоченевшими руками. Вскоре они заблудились и страшно испугались, потому что снег уже протягивал к ним свои ледяные объятия. После долгого блуждания они достигли наконец края бора и увидели мелькавшие вдали огоньки своей деревни. Это их так обрадовало, что они стали веселы. Лишь подходя к деревне, они вспомнили о своей ужасной бедности, и сердца их наполнились печалью.

– Да, – сказал один из них, – жизнь нас не радует: она принадлежит только богачам. Право, было бы не так худо, если бы мы погибли в бору.

– Это верно, – ответил ему товарищ. – Мир разделен чересчур несправедливо: у одних очень много, а у других слишком мало.