Портрет Дориана Грея

— Дорогой мой мальчик, что за чепуха! Неужели тебе не нравится, как я тебя написал? Где портрет? Почему ты закрыл его ширмой? Позволь мне на него взглянуть. Ведь это моя лучшая картина. Убери ширму, Дориан. Со стороны твоего слуги просто возмутительно так обращаться с моей работой. Едва войдя, я почувствовал: в комнате что-то не так.

— Бэзил, слуга ни при чем. Неужели ты думаешь, что я позволю ему распоряжаться в моей комнате? Иногда он расставляет цветы, не более. Нет, я закрыл портрет сам. Свет был слишком ярок.

— Слишком ярок?! Да неужели, мой дорогой? Место выбрано превосходное. Позволь мне взглянуть. — И Холлуорд двинулся в угол комнаты.

Дориан Грей закричал от ужаса и бросился между художником и ширмой.

— Бэзил, — воскликнул он, сильно побледнев, — не смей на него смотреть! Я против!

— Не смотреть на мою собственную работу?! Ты шутишь. Почему мне нельзя на нее смотреть? — со смехом спросил Холлуорд.

— Бэзил, если ты посмеешь, клянусь честью, я перестану с тобой разговаривать до конца моих дней! Я серьезно. Объяснять ничего не буду, так что даже не спрашивай. Помни, если прикоснешься к ширме, между нами все кончено!

Холлуорд стоял как громом пораженный и смотрел на Дориана Грея в полном изумлении. Никогда ему не приходилось видеть приятеля в подобном состоянии. Юноша буквально побелел от гнева. Руки сжаты в кулаки, глаза пылают синим огнем. Он весь дрожал.

— Дориан!

— Молчи!

— В чем дело? Конечно, если ты не хочешь, я смотреть не буду, — сухо сказал Холлуорд, круто повернулся и ушел к окну. — Однако мне довольно странно, что я не должен видеть собственную картину, особенно учитывая, что осенью я намерен выставить ее в Париже. Вероятно, потребуется покрыть ее лаком еще разок, так что рано или поздно мне придется ее увидеть. Почему бы не сегодня?

— Выставить! Ты хочешь ее выставить? — воскликнул Дориан Грей, объятый ужасом. Неужели его тайну узнает весь мир? Неужели люди станут разглядывать подноготную его жизни? Ни в коем случае! Нужно было обязательно что-нибудь предпринять, хотя он не знал, что именно.

— Да. Не думал, что ты будешь против. Джордж Петит собирает мои картины для специальной выставки в Рю-де-Сез, которая откроется в первую неделю октября. Я заберу портрет всего на месяц. Надо полагать, на такой недолгий срок ты легко с ним расстанешься. Собственно, тебя и в городе-то наверняка не будет. Коли ты прячешь его за ширмой, вряд ли он тебе так уж дорог.

Дориан Грей приложил руку ко лбу, вытирая испарину. Он чувствовал, что ему грозит смертельная опасность.

— Месяц назад ты говорил, что никогда его не выставишь! Почему же ты передумал? Как и все, кто гордится своим постоянством, ты подвержен сменам настроения. Жаль, что они не поддаются логичному объяснению. Вряд ли ты забыл, как на полном серьезе уверял, что никогда не пошлешь его ни на одну выставку. То же самое ты говорил и Гарри.

Юноша умолк, в глазах его блеснул огонек. Он вспомнил слова лорда Генри, сказанные полушутя-полусерьезно: «Если захочешь провести четверть часа престранным образом, попроси Бэзила объяснить, почему он не хочет выставлять твой портрет. Мне он рассказал, и это стало для меня откровением». Да, пожалуй, у Бэзила есть своя тайна. Надо бы ее узнать.

— Бэзил, — проговорил юноша, подходя ближе и глядя ему в глаза, — у каждого из нас есть тайна. Расскажи мне свою, а я поведаю тебе свою. Почему ты отказывался выставлять мой портрет?

Художник невольно вздрогнул:

— Дориан, если я тебе расскажу, ты станешь любить меня куда меньше и наверняка посмеешься надо мной. Ни того, ни другого я не вынесу! Если не хочешь, чтобы я смотрел на твой портрет, я не буду. Ведь я всегда могу посмотреть на тебя. Если тебе угодно, чтобы моя лучшая работа никогда не предстала перед публикой, я пойму. Твоя дружба для меня гораздо дороже славы и репутации!

— Нет, Бэзил, расскажи, — настаивал Дориан Грей. — Думаю, я имею право знать.

Ужас развеялся, на смену ему пришло любопытство. Он твердо решил выведать тайну Бэзила Холлуорда.

— Дориан, давай присядем, — смущенно предложил художник. — Ответь мне на один вопрос. Ты не замечал в портрете ничего необычного? Ничего такого, что в глаза не бросается, но потом вдруг становится очевидным?

— Бэзил! — вскричал юноша, вцепившись в подлокотники кресла и ошарашенно глядя на друга.