Портрет Дориана Грея

— Как хорошо я помню эти чудесные дни — будто все это было только вчера!.. Но вы же не хотите сказать… Нет, это плод вашей фантазии… Просто портрет стоит в сырой комнате, и в ткань полотна проникла плесень. А может быть, в красках, которыми я писал, оказалось какое-то едкое минеральное вещество… Да, скорей всего, в этом и заключается причина. А вы себе невесть что вообразили! Это попросту невозможно!

— Ах, разве в мире есть что-нибудь невозможное? — пробормотал Дориан, подойдя к окну и припав лбом к холодному запотевшему стеклу.

— Но вы же говорили мне, что уничтожили портрет!

— Я сказал вам неправду. Это он уничтожил меня.

— Не могу поверить, что это моя картина.

— Разве вы больше не узнаете свой идеал? — спросил Дориан с горечью.

— Мой идеал, как вы это называете…

— Нет, это вы меня так называли!

— В этом не было ничего дурного, и я не стыжусь этого. Я действительно видел в вас идеал, и такого идеала я больше не встречу в жизни. А то, что сейчас на картине, — это лицо какого-то сатира.

— Это — лицо моей души.

— Боже, чему я поклонялся! У него глаза дьявола!..

— Ах, Бэзил, в каждом из нас и рай, и в то же время ад! — произнес Дориан с отчаянием.

Холлуорд снова повернулся к портрету и долго смотрел на него.

— Так вот что вы сделали со своей жизнью! Боже, если это правда, то вы, наверное, еще хуже, чем думают те, кто дурно о вас говорит!

Он еще раз поднес к портрету свечу и стал пристально его рассматривать. Поверхность холста на вид была совершенно целой, осталась такой, какой вышла из-под его кисти. Очевидно, порча проникла откуда-то изнутри. Проказа порока разъедала портрет под влиянием какой-то внутренней силы. Это было даже страшнее, чем тление тела в сырой могиле.

Рука Холлуорда так тряслась, что свеча выпала из подсвечника и вспыхнула на полу ярким пламенем. Он затушил ее каблуком и, тяжело опустившись на расшатанный стул, стоявший у стола, закрыл лицо руками.

— Дориан, Дориан, какой урок, какой страшный урок!

Ответа не было, от окна лишь доносились сдавленные рыдания Дориана.

— Молитесь, Дориан, молитесь! Помните, как нас учили молиться в детстве? «Не введи нас во искушение… Отпусти нам грехи наши… Очисти нас от скверны…» Давайте помолимся вместе! Молитва, продиктованная вам тщеславием, была услышана. Так будем же надеяться, что будет услышана и молитва раскаяния. Я слишком боготворил вас — и жестоко поплатился за это. Вы тоже слишком любили себя. И страшно за это наказаны.

Дориан медленно поднял голову и посмотрел на Холлуорда полными слез глазами.

— Поздно молиться, Бэзил, — с трудом выговорил он.

— Нет, никогда не поздно, Дориан! Станем же на колени и постараемся припомнить слова какой-нибудь молитвы… Кажется, в Писании где-то сказано: «Пусть даже грехи ваши были как кровь, я сделаю их белыми как снег».

— Теперь это для меня уже пустые слова.

— Молчите, не смейте так говорить! Вы и так достаточно нагрешили в жизни. Разве вы не видите эту гнусную, похотливую, злобную ухмылку на лице вашего двойника?

Дориан взглянул на портрет, и вдруг в нем поднялась волна бешеной злобы на Бэзила Холлуорда, словно внушенная тем Дорианом, который смотрел на него с портрета, нашептанная его усмехающимися губами. В нем проснулось бешенство загнанного зверя, и в эту минуту он ненавидел человека, сидевшего у стола, такой жгучей ненавистью, которой до сих пор никогда не испытывал.

Он обвел блуждающим взглядом комнату. На крышке стоявшего за столом сундука что-то поблескивало, и он вспомнил, что несколько дней назад принес сюда нож, чтобы перерезать какую-то веревку, и, очевидно, оставил его на сундуке.

Обойдя стол, Дориан медленно приблизился к сундуку и, когда оказался за спиной Холлуорда, схватил нож и резко к нему повернулся. Холлуорд сделал движение, словно собираясь встать, но Дориан подскочил к нему, вонзил ему нож в вену за ухом и, прижав голову художника к столу, стал наносить удар за ударом.

Раздался глухой стон и предсмертный хрип человека, захлебывающегося кровью. Трижды взметнулись в судороге вытянутые вперед руки, двигая в воздухе скрюченными пальцами. Дориан нанес ему еще несколько ударов… Холлуорд больше не шевелился. На пол капала кровь. Дориан подождал минуту, все еще прижимая голову убитого к столу, затем выпустил из руки нож и прислушался.

Полная тишина, нарушаемая лишь легким звуком капель, падающих на протертый ковер. Дориан открыл дверь и крадучись вышел на площадку. Нигде ни звука, все давно легли спать. Несколько секунд он стоял, перегнувшись через перила, и смотрел вниз, пытаясь что-то различить в черном колодце мрака. Потом вынул ключ из замка и, вернувшись в комнату, запер дверь изнутри.

Холлуорд сидел в той же позе, голова его покоилась на столе, его неестественно вывернутые руки казались необыкновенно длинными. Если бы не рваная рана на затылке и медленно растекавшаяся по столу темная лужа, можно было бы подумать, что человек просто спит.