«…недавно в руки наших людей попал один немецкий офицер Генерального штаба. У этого офицера нашли карту с обозначением плана продвижения немецких войск по срокам. Из этого документа видно, что немцы намеревались быть в Борисоглебске 10 июля этого года, в Сталинграде — 25 июля, в Саратове — 10 августа, в Куйбышеве — 15 августа, в Арзамасе — 10 сентября, в Баку — 25 сентября…
…в ноябре прошлого года немцы рассчитывали ударом в лоб по Москве взять Москву, заставить Красную Армию капитулировать и тем добиться окончания войны на Востоке. Этими иллюзиями кормили немецких солдат. Но эти расчеты немцев, как известно, не оправдались. Обжегшись в прошлом году на лобовом ударе по Москве, немцы вознамерились взять Москву в том году уже обходным движением и тем кончить войну на Востоке…»
— Мама, сохраним эту газету с докладом!
— Да! — соглашается она. — Ее надо сохранить.
Она берет ее у меня из рук и смотрит на газетные листы.
— Мама! А что с нами было бы… если бы немцы взяли Москву?
— Разве ты сам не знаешь? — спрашивает она меня, помедлив.
— Мама! Какое счастье, что у нас есть Сталин!
— Да! Это действительно счастье!
XXXIII
Морозным вечером я иду в госпиталь. Я сворачиваю в Божениновский и в воротах вижу Трофима Яковлевича.
— Здравствуйте!
— Здравствуй…
Он смотрит на длинную темную улицу, на старинные дома, над крышами которых мерцают звезды, мерцают так же, как и тогда, когда к этому подъезду подкатывали сани, подъезжали кареты… Может быть, Пушкин и Гоголь были здесь гостями? Какое счастье, что эти люди жили на нашей земле! И я могу читать их книги и сейчас несу их в госпиталь.
— …нету письма. Пошли!
— Я принес вам книги.
— Спасибо, милый!
В палате я здороваюсь со всеми и прохожу к постели Трофима Яковлевича.
Сегодня во что бы то ни стало я должен попросить у них угля. Ведь топят же у них — вон как тепло! Но как это сделать?
Трофим Яковлевич разворачивает книги. Шевеля губами, читает названия, раскладывает их по кроватям… Подходят раненые. Комиссар поднимает с подушки голову.
— Здравствуй! — говорит он дружелюбно. Какое у него славное умное большое лицо!
— Здравствуйте.
— Что, книги принес?
— Да.
— Какие?
— Пушкин, Гоголь, Диккенс и «Мифы Древней Греции».
Комиссар хочет еще что-то сказать, но Трофим Яковлевич встает, манит меня пальцем, и я иду вслед за ним. В коридоре почему-то пахнет елкой.
— Нет письма! — мрачно повторяет он. — Слушай, напиши еще! — И кладет на подоконник лист бумаги. Я расправляю его. — Пиши! — шепчет, оглядываясь, Трофим Яковлевич.
Дорогая наша супруга Изабелла Осиповна! Мы всё ждем вашего ответа. Я даже думал, что, может, вы так приедете, без письма, и ждал вас, и все стоял у ворот, как узнал, когда приходит ивановский поезд. Но вас нет. Приезжайте повидать меня. Я ведь не такой плохой, есть и хуже меня. Приезжайте, хоть поглядите, поговорим, а там и решите, как нам быть. Ведь кроме вас у меня и нет никого, к кому бы я мог писать и ждать. Ведь вы же — супруга мне.
— И это все?
— Все! — глухо отвечает Трофим Яковлевич. — Пошлешь сегодня?
Я киваю и, завернув треугольник, пишу адрес. И когда я пишу его — Овсянники, — я почему-то вспоминаю тот фильм… И поле ржи под бескрайним небом…
— Трофим Яковлевич! А у вас рожь сеют?
— Сеют… И лен сеют, и коноплю, и просо… Кругом нас поля.
— Трофим Яковлевич?
— Что, сынок?
— А кто ваша жена?
— Была ткачиха, — вздыхает он.
— Почему — была?