Портрет кавалера в голубом камзоле

– Нет. Полина… предлагала мне билеты, раньше… но я ни разу не ходила на ее выступления. Я ненавижу театр! Раскрашенные маски вместо лиц, дурацкие ужимки, вопли и кривлянья – не для меня.

– За что вы так невзлюбили свою подругу?

– У меня нет подруг, – повторила она. – Женщины могут быть только соперницами.

– Что же вы не поделили с Полиной?

– А вы догадайтесь…

– Мужчину? – Лавров чуть не присвистнул в изумлении. – Неужто Зубова?

– Мыслите прямолинейно и тупо, как и положено сыщику.

– Не злите меня.

– Пошли вы… – Шанкина грубо, без стеснения, выругалась. – На Зубове свет клином не сошелся. Он давно мне безразличен! Но Кучкову я не простила… не смогла. Почему он предпочел ее?

– Она отбила у вас поклонника?

Докторша впилась пальцами в свою шапочку, – не будь та из крепкого материала, порвалась бы.

– Отбила… Она мне жизнь разбила! Походя… не из любви, а из корыстного интереса. Думаете, эта комедиантка любила Валеру? Черта с два! Я хотела выйти за него замуж, готова была стать домохозяйкой, родить ему детей. А он…

– Можно подробнее?

Зоя Михайловна метнула на Лаврова испепеляющий взгляд.

– Что, любопытно?

– Допустим…

– Сегодня вы заказываете музыку, – вздохнула она. – Ладно, слушайте. В общем, банальная история. Лет восемь назад мы с Зубовым познакомились на вечеринке… в ресторане. Мой коллега праздновал юбилей, а Валера сидел за соседним столиком с другой компанией. Я скучала, он пригласил меня на танец… Между нами сразу возникла симпатия, будто искра пробежала. Домой мы пошли вместе. На тот момент Зубов отвечал всем моим требованиям. Щедрый, элегантный, преуспевающий. Мы стали встречаться. Казалось, я вытянула счастливый билет. Не тут-то было! Постепенно я узнавала Валеру ближе и заметила его одержимое увлечение искусством. Он таскал меня в оперу, на выставки, в картинные галереи… Мне было неинтересно, но я делала вид, что разделяю его взгляды. В искусстве есть нечто разрушительное. Вы не находите?

– Я? Не знаю… – удивился Лавров. – Мне кажется, наоборот.

– Вот именно. Кажется! Когда бродишь по залам со всеми этими Мадоннами, Венерами и Аполлонами, ощущаешь себя ничтожеством! Бездарью, неспособной создать ничего подобного… уродиной, недостойной позировать Рафаэлю или Тициану. Я начала понимать, почему некоторые люди не выдерживают и обливают картины кислотой, набрасываются на статуи с молотками. У них начинается психоз от чужих шедевров. Красота вовсе не безобидна! После посещения очередного музея или вернисажа я погружалась в депрессию. Мне пришлось принимать транквилизаторы. Валера ничего не замечал, а я скрывала от него свое состояние. Я была уверена, что справлюсь, смогу преодолеть разделяющую нас стену непонимания. Но стена становилась все тверже и выше…

Шанкина закашлялась, налила себе воды и залпом выпила. На ее подбородок попало несколько капель, и она смахнула их тыльной стороной ладони.

– Как вы представляли себе брак с таким человеком?

– Я влюбилась в Зубова. Он воплощал в себе все качества, которыми я наделила своего будущего мужа. Кроме этой непомерной, болезненной тяги к искусству! Как врач, я верила, что сумею излечить его…

Перед Лавровым сидела амбициозная, самоуверенная дама, которая не умела проигрывать. Она просто не могла добровольно признать чье-либо преимущество. Даже Венера оскорбляла ее своей красотой и тем восхищением, которое дарили ей окружающие.

– Валеру заклинило, – продолжала докторша. – Он водил меня в Останкинский дворец, все уши прожужжал графами Шереметевыми, их крепостными художниками и актерами. Возомнил себя меценатом. Слово «театр» не сходило с его уст. Он бредил театром, – но не обыкновенным, куда можно пойти и посмотреть спектакль, а своим личным. Где он был бы царь и бог! Я не поддержала эту его идею… и в наших чувствах стало проскальзывать охлаждение. С его стороны.

«Вот почему она ненавидит театр, – подумал Лавров. – По сути, между ней и Зубовым встала не другая женщина, а театр… и актриса Жемчужная как продолжение театра».

– Мы все реже проводили время вместе. Зубов объяснял это своей занятостью. Он, словно фанатик, носился с идеей театра, а я ревновала его. Сначала он изменил мне с театром, а потом уже с актрисой… Но после года наших мучительных отношений я не собиралась отказываться от брака с Валерой. Я столько здоровья угробила, столько сил потратила, что потерять его означало для меня полный крах. Мне исполнилось двадцать восемь лет, – возраст для женщины критический. Я имею в виду для замужества… Остаться у разбитого корыта, когда тебе почти тридцатник! – простонала Шанкина.

– Все же Зубов воплотил свою идею.