Портрет художника в юности

Наутро всю присмиревшую студенческую братию уже размещали на привокзальной площади в открытых грузовиках, куда для мягкости было брошено несколько охапок сена, а на бортах трафаретом выведено: "Осторожно, люди". До деревни, где размещался отряд, я добрался с изрядно побитой задницей: русские дороги известны, а опыта таких поездок у меня решительно не было. Петя, в силу своего телосложения, пострадал меньше, однако же когда он спрыгнул с грузовика и устремил взгляд на недостроенный коровник, уныло громоздившийся метрах в двухстах от школы, где нам предстояло скоротать сорок дней, я не без злорадства заметил у него в глазах некоторую тоску.

И действительно, через несколько дней в отряде уже образовалась своя иерархия, и если к слову "ударник", к чести студентов, они относились с известной иронией, то слово "сачок" было едва ли не самым страшным ругательством. Просвещенный мой товарищ оказался едва ли не на самой нижней ступени означенной иерархии. Уморительно было наблюдать, как взвешивает он на ладони очередной кирпич, перед тем, как положить его в ряд, как бестолково сжимает мастерок, поминутно роняя грязно-серые ошметки раствора то на землю, то на собственные холщовые штаны, как, наконец, он кладет кирпич на место и разравнивает раствор - причем в своем окончательном положении кирпич перекошен так, как не сделаешь даже нарочно. Юрка был не таким разгильдяем, и все же оба приятеля в рабочее время преступно часто сидели на травке, соответственно со "Стюардессой" и "Беломором", и вместо того, чтобы "вкалывать" (еще одно слово из стройотрядовского лексикона), вели неторопливую беседу - иногда переходя на греческий и тем самым вызывая приступы ужасного негодования у ударников труда.

- Презабавное существо наш Алексей, - услыхал я однажды. - Столько трухи в голове. Однако же кое-что понимает в экзотерике. И при этом посмотри, как он стремится в коллектив. Как нравится ему быть частью крепкого, здорового целого.

- Капле свойственно сливаться с другими каплями, - сказал Юрка, - Даже мы с тобой, выродки и индивидуалисты, держимся вместе и совращаем одного из малых сих.

- Ты Алексея имеешь в виду или Марину?

- Обоих, - сказал Юрка. - Обоих этих простодушных созданий, одно из которых от души хвастается своими американскими брезентовыми штанами, а другое - томиком Таисии Светлой, украденным в университетской библиотеке. Впрочем, еще он хвастается переносным магнитофончиком, а это вещь действительно полезная.

- У Марины дома есть человеческий череп со спиленной крышкой, - сообщил Петя. - Тоже предмет большой гордости. Она в него вставляет свечу, потом садится перед ним и начинает, по ее собственному выражению, медитировать о жизни и смерти.

Я в возмущении отошел от парочки тунеядцев, не подозревавших, что не одни они знают греческий. Спина моя ныла: в тот день меня определили в подносчики, в паре с Зеленовым, который все время норовил положить на носилки пять-шесть дополнительных кирпичей, выслуживаясь неизвестно перед кем. Джинсами, на которые ушло две месячных стипендии, я не так уж и хвастался, а Марина вовсе не была так глупа, как казалось этим высокомерным типам.

Во всяком случае, нам находилось о чем поговорить, и вечерами мы все чаще выходили с нею на невинные прогулки под бесчисленными, пропахшими свежим сеном звездами, то высмеивая жалких бывших коноводов нашего класса, то вполне серьезно рассуждая о природе искуства, о призвании и прочих возвышенных вещах, о которых так лестно беседовать в юности, особенно если рядом с тобою барышня, которая всего три года назад если и смотрела на тебя, то только с жалостью. Впрочем, экзотерики мы не касались: что было, то прошло, сказал я однажды Марине с преувеличенным пафосом, и перешел на рассказ о теориях Михаила Юрьевича.

Действительно, думал я, оглядываться на прошлое бессмысленно, и тут же вспоминал, что так называется один из лучших эллонов Исаака Православного. который, по сведениям, полученным от моих новых товарищей, уже несколько месяцев сидел на чемоданах, размышляя, не уехать ли по настоятельным рекомендациям тайной полиции в Североамериканские Соединенные Штаты. Я был за: патриотизм патриотизмом, но если страна занята таким серьезным и отчасти даже мрачноватым делом, как строительство нового мира, почему бы жрецам искусства двусмысленного и не очень-то нужного на данном историческом этапе не отсидеться в безопасности на Западе, а потом, Бог знает, по мере нарастания благополучия и терпимости на родине, вернуться домой. Так же думал и Зеленов, считавший, правду, высылку деятелей культуры (еще не вошедшую в моду в те годы) мерой скорее вынужденной, необходимой ради того, чтобы успокоить прогрессивную мировую общественность. "Платон тоже выгонял из своего идеального государства всех поэтов, - хохотнул в ответ на мои рассуждения Петя, - жаль только, что государство у него было препоганое, помойная яма, концлагерь, в сущности, а не государство. Впрочем, наше - немногим лучше.".