Портрет художника в юности

"Правота живых всегда превышает правоту мертвых", - подумал я наконец, и встал со скамейки с твердым намерением отправиться домой - поиграть, послушать магнитофон или полистать остальные книги - однако вместо этого шагами медленными и нерешительными вернулся к подъезду Вероники Евгеньевны. Только теперь понимаю я ту бездну унижения почти безотчетного, которой я, словно безымянная пастернаковская женщина, решил вдруг бросить свой мальчишеский вызов. Я миновал пустую булочную, ателье верхней женской одежды с обнаженным безголовым манекеном в витрине, жалкую рекламу витаминов в окне угловой аптеки, я остановился, ясно припомнив, как лет в семь обшаривал карманы отцовского пальто в поисках мелочи - понимая, что слишком много украсть все равно не могу, чтобы пропажа не обнаружилась, а безопасной суммы не хватит ни на мороженое, ни на горсть ирисок, разве что на двадцатикопеечную пачку таблеток глюкозы, странного аптечного лакомства моего детства - кроме того, добытую таким образом мелочь было тратить стыдно и опасно, так что вся она скапливалась у меня в надежном месте - под диваном, в пустой жестяной коробке из-под грузинского чая, с оленем на крышке, - пока месяца через три не была обнаружена недоумевающей матерью. Но стоило домашним отлучиться - в туалет, на кухню ли, на возделывание палисадника - как я, дрожа от страха, подкрадывался к вешалке, завороженный возможностью снова пережить великое торжество от победы над затверженными путями своей детской вселенной.

Примерно такой же страх гнездился у меня в крови, в животе, в позвоночнике, когда я снова нажал на кнопку звонка и оказался лицом к лицу со своей недоумевающей наставницей.

- Я ничего не забыл, Вероника Евгеньевна, - предупредил я ее вопрос. - У меня к вам еще одно небольшое дело. Позвольте мне воспользоваться вашей лирой и венком.

- Хорошо, только ко мне зашли гости, - Вероника Евгеньевна провела меня в комнату и я с ужасом увидал там чинно пьющих чай Георгия, Петра и Марину. Ребята были в дурацкой стройотрядовской форме, а Марина - в сарафане в крупных лиловых цветах, и волосы ее, наконец, уже не лежали узлом на затылке, но были, как и положено, длинны и волнисты. - Вы не помешаете друг другу, ребята?

- Так даже лучше, - я вышел в ванну умыть руки, долго вытирал их махровым китайским полотенцем, а вернувшись в гостиную - не без нарочитой лихости нахлобучил на себя пластмассовый венок и взял несколько разрозненных аккордов на прекрасно настроенной лире, от которой исходил легкий запах старого сандалового дерева.

Аннотация по-русски, - сказал я, - октаметры греческие.

Аннотацию я писал сам, и не без удовлетворения заметил, как Георгий с Петром прекратили ехидно переглядываться, как замерла в своем кресле Вероника Евгеньевна, и с каким веселым удивлением повернула ко мне голову Марина. После положенной паузы я встал с потертого стула, отошел к самой стене, представив себя на подиуме, и заиграл сам эллон - один из лучших, по моему разумению, которые обнаружил я в рыжей тетрадке. Следить за моими друзьями и Вероникой Евгеньевной я уже не мог, да и не хотел - и потому, закончив петь и положив лиру на колени, долго не открывал глаз.

- Ты не попросил у меня туники, - сказала Вероника Евгеньевна каким-то неузнаваемым голосом.

- Я забыл, - отвечал я.

- Не скромничай, - сияла Марина.

- Вы знаете, Вероника Евгеньевна, он за сорок дней в отряде ни словом не обмолвился, что пишет сам - и как пишет! С этими эллонами, Татаринов, надо не в таком венке выступать. Только в сосновом, - рокотал Петр, и в речи его не было ни капли обычной дружеской полуиздевки - лишь восторг и даже, как показалось мне, некоторая почтительность.

Я раскрыл глаза. Все четверо смотрели на меня пристально и тревожно.

- Не стала бы торопиться с сосновым венком, - сказала Вероника Евгеньевна с полагающейся педагогу осторожностью, - однако для твоего возраста - просто поразительно, Алексей. Но почему у тебя в аннотации фотопластинки и очередь за топорами? Фотографы давно пользуются пленкой, а топоры уже лет двадцать пять как есть в любом магазине?

- Это вдохновлено тридцатыми годами, - промямлил я, - газетами, воспоминаниями, рассказами бабушки о провинциальной жизни. Как бы полет фантазии в прошлое. У меня в эллонах, как бы вам объяснить, вообще нет такой уж непосредственной связи с современностью. Прошлое не то что интересней, но вроде бы духовнее, что ли. Я знаю, что вы скажете, - перебил я Веронику Евгеньевну, - что для классиков наше прошлое и было настоящим. Но начинать, мне показалось, проще с того, что более освоено. Разве это преступление?

- Ну что ты, - Вероника Евгеньевна покачала головой, - с таким талантом можно писать о чем угодно. Поиграй нам еще, Алеша.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ