Портрет художника

время занимался изысканной любовью с причиной вины - в шезлонге, торчащем посреди безлюдного пляжа на острове Кос. Особое изящество их камасутрической позиции состояло в том, что шезлонг к тому времени уже давно перевернулся, и ноги Алеши торчали в том же направлении, что и ножки шезлонга, в то время как Афро, опираясь спиной о сиденье, вбивала Алешу в песок вместе с шезлонговой спинкой. Предполагалось, что Афро ненавязчиво присядет на колени к Алеше таким образом, чтобы их невинные шалости не бросались в глаза с палубы яхты, стоящей в трехстах футах от берега, но когда шезлонг сменил позицию, стало еще лучше - теперь мама и Калликандзаридис могли видеть только взлетающую в воздух, гриву волос Афро и Алешины пятки. Особо тонкий слух мог бы различить через шум волн и крики чаек, сдавленные вопли, которыми сопровождались прыжки Афро, а особо опытный глаз мог бы уловить тонкий налет сюрреализма в общей картине, поскольку забинтованные руки любовников, левая - Афро и правая - Алеши, торчали из картины, соответственно, в зенит и на юго-восток.. Но Калликандзаридис был занят созерцанием своей очаровательной пассажирки, которая созерцала заходящее солнце, через бокал рубиново-красного вина, а пассажирка наслаждалась легким перебором гитарных струн, которым услаждал ее слух капитан. Однако, когда огненный шар солнца коснулся зеленого горизонта, выбив из него изумрудный луч, сдавленный вопль взлетел к небу через шум волн вместе с гитарным аккордом и, взглянув в сторону берега, они увидели, как Алеша и Афро выкатываются из обломков шезлонга, путаясь в полосатой парусине, подобно потерпевшим кораблекрушение.

Ночью они сидели у костра из смолистых сучьев приморской сосны. - да, - сказал Калликандзаридис и надолго замолчал. - Что? - спросила мама, минуты через три. - Небо, - Калликандзаридис двинул бровями вверх, - Оно меня изумляет. - Чем тебя изумляет небо, Марко? - спросила мама. - Когда я смотрю в ночное небо, - сказал Калликандзаридис, - Мне ничто не кажется невероятным. - Ничто не существует в соответствии с твоим неверием, Марко, - сказала мама, - Оно существует в соответствии с твоей верой. - Почему же мне не воздается по моей вере? - вздохнул Калликандзаридис, - Я хочу быть богатым, а я беден. - Ты беден? - изумилась мама, - У тебя есть дом, лодка, море, молодые девчонки смотрят на тебя, ты никогда не голодал и ни от кого не зависишь, чего тебе еще надо? - Не знаю, - честно ответил Калликандзаридис. - “Не знаю” нельзя купить за деньги. “Не знаю” - не продается, - сказала мама, - Вот когда ты будешьточно знать, что тебе надо и получишь это, тогда ты будешь бедным. - А если я точно знаю, что мне надо, - хитро прищурился Калликандзаридис, - Но не могу получить этого, пока живу, и не стану богатым, если получу - что это? - Это смерть, - ответила мама. - Правильно, - изумленно ответил Калликандзаридис, - Что толку в счастливой жизни, если покидаешь ее в слезах и тоске? Что надо делать, чтобы не покинуть эту жизнь в слезах и тоске? - Надо не быть богатым, надо не быть нищим духом, не быть трусом, не быть подлецом, а после этого, - мама улыбнулась, - Надо ждать смерть, как невесту и быть ей верным, пока жизнь не разлучит вас. - Яне могу понять тебя своими мозгами, женщина, - ухмыльнулся Калликандзаридис, - Но я понимаю тебя своими яйцами. Ты очень мудра. Моя теща говорит, что ты - ведьма, а она сама ведьма и знает в этом толк. - Калликандзаридис повернулся к Алеше, - Твоя мать - ведьма, Алексис, бойся ее. Если ты не будешь послушным, она превратит тебя в лягушку или, не к ночи будь сказано - в женщину. Тогда, может быть, ты перестанешь ломать мои шезлонги. - Это не я, - кем бы ни был Алеша, но краснеть он не разучился. - Я знаю, - кивнул Калликандзаридис, - Если бы Афро села на колени мне, я бы сломал не только шезлонг, я бы сломал палубу своей яхты, я бы пробил ее дно и дно Эгейского моря и выпал бы где-нибудь возле Эйфелевой башни с ней в обнимку. - С башней? - хихикнула Афро. - Ты еще не знаешь, что такое настоящая башня, девчонка, - угрожающе произнес Калликандзаридис. - А ты не знаешь географию, капитан, - расхохоталась Алешина мама, - Вы бы выпали где-нибудь возле статуи Свободы, вместе с твоей башней. - Ни в коем случае, -

запротестовал Калликандзаридис, - Я бы сделал оверштаг, чтобы попасть в