Он какое-то время сидит молча, натурально окаменев. Или изумлен до крайности, или делает хорошую мину при плохой игре. И лихорадочно ищет способ, как выбраться из этой ситуации.
– Ах вот оно что… – произносит наконец задумчиво. – Ну, на сей счет могу тебя успокоить, я в этом не замешан. Видишь ли, я только час назад прибыл в Мулян, и этому есть как минимум два свидетеля. А вчера я был в Париже. У меня брали интервью в прямом эфире на TF-1. Да и вообще я целый день был на глазах у множества людей. А у тебя нет на примете какого-нибудь другого подозреваемого?
– С чего ты решил, что я тебя подозреваю? – говорю я с оттенком – и немалым, конечно, оттенком! – неловкости. Слишком уж он догадливый! И мы как-то слишком быстро перешли на «ты». И обнимать меня он не перестает.
– Ну, милая!.. Это совершенно ясно. Видно невооруженным глазом. Только почему, интересно, я удостоился такой чести? Ты кое-что знаешь о наших с Лорой отношениях? И подозреваешь, зачем она могла приехать в Мулян?
– Только не говори, что для того, чтобы встретиться тут с тобой! – пытаюсь пошутить я.
– Нет, не для этого. А у тебя есть какие-то предположения на сей счет? – спрашивает он осторожно, и я понимаю: он пытается выведать, что именно мне вообще известно.
– Думаю, она приехала, чтобы встретиться с Жани.
Он чуть отстраняется и бросает на меня испытующий взгляд:
– Ты уже знаешь о Жани?
– О Жани и… и ее ребенке, – хвастливо заявляю я.
Он молчит. Он ничего не говорит, просто молчит, и этого достаточно, чтобы я вспомнила: у ребенка бывает как минимум двое родителей. Мать, видимо, все-таки Лора. Отец…
Отец!..
– Так как насчет второго подозреваемого? – спрашивает он с прежней насмешливой интонацией, обойдя молчанием вопрос и о ребенке, и об этих самых родителях.
– Я так понимаю, тебя привез сюда Жильбер? – уточняю я.
– Именно так. Но Жильбер тоже не тянет на роль злодея! – качает головой Максвелл, и от этого движения его рука, обнимающая мои плечи, как-то незаметно съезжает мне на грудь. – Прежде всего потому, что вчера он целый день был в Париже. Позавчера – тоже, как минимум с полудня. Практически невозможно, чтобы он был замешан. Почему ты вообще решила, что это мог совершить Жильбер?
Нормально!.. Он не задал мне вполне естественного вопроса: «Почему ты вообще решила, что это мог совершить я?» Мои обвинения в свой адрес он воспринял как нечто вполне естественное. Обидное, но естественное!
– Почему я заподозрила Жильбера? Да очень просто!
Рассказываю об автомобиле на обочине дороги, о загорелой неподвижной ножке, потом – о сцене в саду Гийома, о граблях и туфельке.
– Понятно… – медленно произносит Максвелл после продолжительного молчания. – Теперь мне многое понятно!..
– Например, что?
– Например, как ты догадалась, что убита именно Лора. Поразительная штука – эта ваша женская наблюдательность! А еще понятно, кто и зачем звонил Жильберу на мобильный сегодня утром, когда мы только выезжали из Парижа, и почему он гнал, как безумный, а также – куда он исчез, едва мы прибыли в Мулян.
– Ну и кто ему звонил? Зачем? И почему?
– Наверняка ты уже ответила на эти вопросы, – говорит Максвелл с холодком. – Давай договоримся: ты расскажешь, к каким выводам пришла, а я потом тебя поправлю, если ты кое-где ошибешься.
– Ты это серьезно? – спрашиваю недоверчиво.
– Уверяю тебя! – заявляет Максвелл. – Я всегда имел самое высокое мнение о женской логике. И криминальные романы, которые принадлежат перу женщин, нравятся мне гораздо больше, чем те, которые написаны мужчинами. Мои любимые авторы – Агата Кристи и Мэри Хиггинс Кларк. Очень может быть, что со временем я крепко полюблю книги Алены Дмитриефф. Но пока ознакомь меня все-таки со своими выводами!
«Ты этого хотел, Жорж Данден!» – угрюмо думаю я про себя, а потом выпаливаю с отчаянной решимостью: