Портрет леди

– Мне хотелось бы помешать этому. Думаю, я могу это сделать, если вы только выслушаете меня. Невыносимо думать, что вы готовы снова обречь себя на заклание. Это не я, это вы сошли с ума. Доверьтесь мне – представьте, что я ваш опекун. Зачем нам отказываться от счастья, когда вот оно – только протяни руку! Я ваш – навеки веков. Вот я стою перед вами – крепкий, как скала. О чем вам тревожиться? У вас нет детей – это могло бы оказаться серьезным препятствием. А раз так, вам не о чем волноваться. Вы должны спасти то, что осталось от вашей жизни, – часть ее уже загублена. Было бы оскорбительно для вас предположить, будто вы пытаетесь всего лишь соблюсти внешние приличия, боясь сплетен и тупого осуждения окружающего мира! Что нам до этого – мы люди другого порядка, мы способны воспринимать суть вещей, нам безразлична их оболочка. Вы сделали самый трудный шаг – уехали; следующий гораздо проще. Он вполне естественен. Клянусь, женщине, которую вынуждают страдать, можно простить все – даже если она пойдет на панель, если это выход! Я знаю, как вы страдаете, – вот почему я здесь. Мы вольны в своих поступках – разве мы кому-нибудь что-нибудь должны? Что нас держит – у кого есть хоть малейшее право вмешиваться в этот вопрос? Он касается только нас. Разве мы рождены, чтобы проклинать судьбу и страшиться чего-то? Я не помню, чтобы вы раньше боялись! Доверьтесь мне, и вы не разочаруетесь! Весь мир перед нами – огромный мир! Я кое-что в этом понимаю!

Изабелла застонала, словно настойчивость Каспара давила на нее, причиняла ей боль.

– Мир очень мал, – сказала она, просто чтобы что-нибудь сказать; она страстно желала показать ему, что способна сопротивляться. Но думала она совсем другое. Окружающий мир действительно еще никогда не казался ей столь необъятным – он разверзся и принял ее в себя, обратившись в безбрежный океан, и ее метало в волнах как щепку. Она нуждалась в помощи, и помощь пришла – она обрушилась на нее мощным потоком. Не знаю, верила ли Изабелла всем словам Каспара Гудвуда, но она знала, что позволить ему заключить ее в свои объятия было бы почти так же прекрасно, как умереть. Эта уверенность мгновенно погрузила ее в исступленный восторг, в котором она тонула и тонула. Погружаясь, Изабелла отчаянно билась, стараясь обрести почву под ногами.

– Я весь ваш – будьте же моей! – услышала она вдруг голос Каспара. Он внезапно прекратил убеждать ее, и этот его возглас, казалось, прорвался сквозь беспорядочный гул.

Гул этот, как выражаются метафизики, был «субъективной реальностью» – и обрывки звуков, и шум воды, и все остальное существовало только в ее закружившейся голове; через мгновение она осознала это.

– Окажите мне величайшую милость, – сказала она. – уходите. Умоляю вас!

– Не говорите этого. Не убивайте меня! – вскричал Каспар.

Изабелла заломила руки. Из ее глаз покатились слезы.

– Если вы любите меня, если в вас есть хоть капля жалости, оставьте меня!

Мгновение он смотрел на Изабеллу; глаза его сверкали в темноте. В следующий момент она почувствовала, как его руки обхватили ее, а губы прижались к ее губам. Его поцелуй был как вспышка молнии – когда она вновь ощутила вокруг себя темноту, она была уже свободна. Она бросилась прочь, даже не оглянувшись. Вдали, в окнах дома горел свет – он падал на лужайку. За удивительно короткое время – хотя расстояние было довольно значительное – Изабелла, ничего не видя вокруг, промчалась сквозь темноту к двери. Только здесь она остановилась, огляделась и прислушалась. Затем взялась рукой за щеколду.

Совсем недавно она еще не знала, куда идти, – но теперь ей все стало ясно. Перед ней была прямая дорога.

Два дня спустя Каспар Гудвуд постучал в дверь дома на Уимпол-стрит, в котором снимала меблированные комнаты Генриетта Стэкпол. Он не успел отпустить молоток, как дверь открылась, и перед ним оказалась мисс Стэкпол собственной персоной. Она была в шляпке и в жакете – следовательно, собиралась уходить.

– Доброе утро, – произнес мистер Гудвуд. – Я надеялся застать миссис Озмонд.

Генриетта заставила ждать своего ответа несколько секунд, но и молчание мисс Стэкпол было весьма выразительным.

– Но почему вы решили, что она здесь?

– Я ездил утром в Гарденкорт, и лакей сказал, что миссис Озмонд уехала в Лондон. Он предположил, что она отправилась к вам.

Снова мисс Стэкпол – несомненно, из добрых побуждений – несколько секунд держала его в неизвестности, затем сказала:

– Она была здесь вчера и провела ночь. Но утром уехала в Рим.

Каспар Гудвуд не смотрел на Генриетту. Его глаза были прикованы к порогу.

– Уехала? – Мистер Гудвуд запнулся и, не закончив фразы, так и не подняв глаз, отвернулся.

Генриетта вышла, закрыла за собой дверь и положила руку ему на плечо.

– Постойте, мистер Гудвуд, – сказала она, – надо еще подождать!

При этих словах Каспар поднял глаза и взглянул на нее.