– Я хочу поговорить с вами, – повторил он. – Мне нужно вам кое-что сказать. Я постараюсь не расстраивать вас… как это случилось тогда в Риме. Это не принесло никакой пользы. Вы только огорчились. Я ничего не мог поделать. Я знал, что был не прав. Но сейчас все по-другому. Пожалуйста, поймите, что сейчас я прав, – пожалуйста! – Время от времени в твердом низком голосе Каспара прорывалась мольба. – Я специально приехал сегодня сюда! Сейчас все по-другому. Тогда не было смысла говорить с вами, но теперь я могу вам помочь.
Изабелла – то ли из-за страха перед мистером Гудвудом, то ли из-за того, что такой голос во тьме казался ей гласом свыше, – слушала Каспара, как никогда раньше. Его слова глубоко проникли ей в душу. Она замерла как зачарованная и с огромным усилием заставила себя отозваться:
– Как вы можете помочь мне?
Изабелла произнесла это тихим голосом, словно воспринимала сказанное весьма серьезно и желала вникнуть во все подробности.
– Если бы вы доверились мне! Теперь я знаю… сегодня я знаю. Помните, о чем я спрашивал вас в Риме? Тогда я был в полном неведении, но теперь все изменилось. Сейчас мне все стало ясно. Хорошо, что вы заставили меня уехать вместе с вашим кузеном. Он был хорошим человеком… благородным человеком. Он рассказал мне, как обстоят дела, и все объяснил – он догадывался о моем отношении к вам. Он был членом вашей семьи и поручил мне до тех пор, пока вы будете находиться в Англии, заботиться о вас, – мистер Гудвуд сказал это так, словно сообщил величайшую новость. – Знаете, что ваш кузен сказал мне, когда я видел его в последний раз, уже на смертном одре? «Сделайте для нее все, что можете. Сделайте для нее все, что она вам позволит».
Изабель вдруг встала со скамьи.
– Вы не должны были говорить обо мне!
– Почему же нет… почему нет? – спросил Каспар, тоже быстро поднявшись. – Ваш кузен умирал. Когда человек умирает, все по-другому.
Изабелла хотела было уйти, но остановилась. Она слушала его внимательнее, чем обычно. Каспар Гудвуд действительно был не таким, как в прошлый раз. Тогда в нем бродила бесцельная, бесплодная страсть, а сейчас – она интуитивно почувствовала это всем своим существом – он был одержим какой-то идеей.
– Но это не важно! – воскликнул мистер Гудвуд, еще больше приблизившись к ней, хотя и не касаясь на этот раз даже края ее платья. – Если бы Ральф Тачетт и не сказал мне, я бы все равно узнал. Стоило только взглянуть на вас на похоронах кузена, чтобы понять, что с вами происходит. Вам больше не удастся обманывать меня. Ради Бога, будьте честны с тем, кто так честен с вами. Вы самая несчастная женщина в мире, а ваш муж просто дьявол!
Изабелла вскинулась, словно он ударил ее, и воскликнула:
– Вы сошли с ума!
– Я никогда не был настолько в здравом уме. Я все понял. Вам не придется защищать его – я больше не скажу о нем ни одного слова и буду говорить только о вас. Как вы можете делать вид, будто ваше сердце не разбито? Вы не знаете, что делать, куда повернуть. Зачем вы стараетесь играть какую-то роль? Все это осталось позади – в Риме. Тачетт знал… и я тоже… чего стоила вам поездка сюда. Она может стоить вам жизни, ведь так? Теперь, когда мне все известно, могу ли я не стремиться спасти вас? Что вы подумаете обо мне, если я буду спокойно стоять и ждать, как вы возвращаетесь туда, где вас ждет расплата? «Она заплатит за это высокую цену!» – вот что сказал мне ваш кузен. Это же и я могу сказать вам. Не так ли? Он был вам близким родственником – и мог позволить себе сказать такие слова. Я-то скорее застрелился бы, чем сказал вслух такое. Это случилось, когда Тачетт уже вернулся домой и понял, что умирает. Я понял это тоже. Теперь мне все ясно – вы боитесь возвращаться. Вы совершенно одна и не знаете, где искать защиты. Поэтому я хочу, чтобы вы подумали обо мне.
– Подумать о вас? – переспросила Изабелла, стоя перед Гудвудом в сумерках. Та идея, проблеск которой явился ей несколько мгновений назад, вдруг стала ей понятна. Она немного откинула голову назад и рассматривала его удивленно, так, как какую-нибудь летящую в небе комету.
– Вы не знаете, куда идти. Идите ко мне! Доверьтесь мне! – повторял Гудвуд. Его глаза блестели. – Неужели вы вернетесь назад? Зачем вам соблюдать эти ужасные приличия?
– Чтобы вырваться от вас! – ответила Изабелла, но эти слова далеко не полностью выразили ее чувства. Главное было в том, что она вдруг осознала, что любима – любима, как никогда прежде. У нее перехватило горло. Это чувство – оно словно связало ее по рукам и ногам. Оно просто сбивало с ног.
Изабелла испугалась, что после ее слов Гудвуд впадет в еще большее неистовство. Но он, напротив, стал вдруг спокоен; ему словно хотелось доказать, что он в здравом рассудке и может все объяснить.