Портрет лейтенанта

Узнав о гибели жены, Николай Петрович в первое мгновение как-то бесстрастно, будто посторонний, подумал: «Так для нее даже лучше. Не будет терзаться о Саше». И только осознав, о чем говорит ему связной, вдруг понял, кого он потерял. Нет человека, с которым он шел рядом всю жизнь, которого любил и без которого себя на этом свете вообще не представлял, - нет Лиды!… Нет той, которая подарила ему Сашу! Того самого Сашу, которого он бережно нес в пикейном одеяле из родильного дома, боясь раздавить в своих сильных руках. Того самого Сашку, для которого украсил землянку багульником. Того самого Сашку, который радовал пятерками и типично мальчишечьими проказами в школе. Того самого Сашку, который приехал домой в курсантской форме и буквально ослепил их своей красотой. Того самого Сашку, который шел с ним в боях от границы до этого проклятого леса. Того самого…

Мысли майора прервались. Он опустился на пол, не увидев стула.

Теремов поднял голову, будто сознание у него и не прерывалось. Перед ним стоял батальонный комиссар Гопанюк. Командир смотрел на Гопанюка и не мог понять, почему тот молчит. Теремов спросил:

– Ну, в чем дело? Я слушаю.

– Николай Петрович, - тихо сказал Гопанюк, прежде он никогда не называл командира полка по имени-отчеству, их отношения были сугубо официальными, - Николай Петрович, вы же весь белый…

– Как белый? - не понял Теремов.

Он оглядел свою одежду, думая, что где-то испачкался.

– Не о том я, - все так же тихо продолжал пораженный Гопанюк, - голова у вас побелела.

Батальонный комиссар Гопанюк вместе с командиром привел в порядок подразделение полка после авиационного налета и, как только выкроил свободный час, отправился в комендантский взвод. Комиссар боялся, чтобы в горячке не поторопились привести в исполнение приказ командира полка. Он хотел своей властью сначала задержать, а потом с помощью старших начальников вообще отменить расстрел сына Теремова. Вначале он подумывал о том, что защита сына командира полка может показаться кому-нибудь делом приятельским, семейственным. Но, оценив еще раз все происшедшее, твердо убедился: лейтенант не заслужил такой крайней меры, и, окажись на его месте кто-то другой, он, Гопанюк, так же заступился бы и принял все меры, чтобы отменить расстрел.

В тылах полка ни приговоренного, ни конвоира не оказалось. Гопанюк стал их искать. В санитарной части полка комиссар обнаружил раненого солдата, который видел старшину - командира комендантского взвода и лейтенанта Теремова. Солдат, жестикулируя одной рукой - другая представляла собой забинтованную подвешенную на шее культю, - рассказал:

– Я сам видел, товарищ батальонный комиссар, убило их обоих. Начисто убило. Рядом бомба ахнула. Мне тоже от нее осколок по руке врезал. Вот, видите. А они лежали на другой стороне воронки. Я подходил к ним. Думал: помощь нужна. Подошел, а они лежат все порванные на части. Кровища все залила…

Комиссар не очень-то доверял в таких случаях: уж если «кровища залила», да к тому же сам ранен, мог от испуга и напутать.

Придя на место взрыва, комиссар и солдат обнаружили там лишь свежую братскую могилу. На ней не было еще ни надписей, ни списка погребенных.

– Вот здесь и была та самая воронка, в ней и похоронили, видно, - сказал солдат, показывая на холм сырой земли.

Возвратясь в штаб, Гопанюк рассказал обо всем Теремову, тот даже немного оживился, на секунду вроде легче стало. «Все же не по моему приказу и не позорной смертью», - подумал он.

А с лейтенантом в тот день произошло следующее.

Командир комендантского взвода, пожилой украинец, старшина-сверхсрочник, взяв под охрану Теремова, вел его лесом. Старшина шел в полной растерянности. Выполнить приказ командира полка он был обязан. Но в то же время он любил своего командира и знал, что смерть сына для него будет непоправимой бедой на всю жизнь. Старшине очень нравился и молодой Теремов: деловитый, напористый, да и просто по-юношески чистый и бесхитростный. Нет, он не мог расстрелять такого человека! Старшина решил побыстрее увести лейтенанта в тылы полка и подержать его там, может, улягутся страсти, и простят. Он боялся только одного, чтобы не возвратили и не заставили расстреливать молодого Теремова перед строем. Поэтому старшина спешил. По правилам он должен был конвоировать арестованного, идя за ним сзади. Но старшина об этом и не думал, он шел впереди Теремова и поторапливал:

– Товарищ лейтенант, ходимте швыдче!

А Теремов, оглушенный случившимся, не торопился. Пытался разобраться, в чем он действительно виноват. Но с какой стороны ни подходил к событию, ничем не мог оправдать себя. «И приказ не выполнил - отступил. И полк подвел. И люди погибли. И отец, рискуя жизнью, сам ходил в атаку со вторым эшелоном, спасая положение. Отец! Как ему трудно было принимать сейчас решение о расстреле. Он будет всю жизнь мучиться, а ведь я действительно заслужил такое наказание. А мать? Перенесет ли она удар?»

Думать обо всем этом было так тяжело, что Александр остановился и спросил старшину:

– Куда мы идем?

– Та куда надо, туды и идемо. Ходимте швыдче!