Лекарь явно мешкает с ответом:
— Никогда, — осторожно отвечает он, — о подобном не слышал. Ее светлость родом из очень хорошей семьи. Возможно, вы имеете в виду невоздержанность характера?
— Можно и так сказать.
— Уверяю, это беда многих юных дам. В вашей жене слишком много огня. У нее горячая кровь, а горячая кровь ведет к перенапряжению женского ума. Конечно, я могу это вылечить. Исправить подобное довольно легко. Рекомендую делать кровопускание, ставить банки, принимать определенные травы и минералы. Я лично позабочусь о нужных пропорциях. Ей нужно питаться прохладными продуктами; ежедневно употреблять немного птицы, зеленые овощи, красное мясо, сыр и молоко. Никаких пряностей, бульонов, перца или помидоров. И пусть ее окружают спокойные, благодатные картины. Изображения диких животных следует убрать. Кости, перья и прочие варварские атрибуты хранить не рекомендуется. Один раз в день ее светлость должна заниматься легкими физическими упражнениями, отдыхать в постели после приема пищи и сразу после пробуждения. Никаких треволнений, танцев, музыки, творчества, чтения — кроме религиозных текстов.
— Отлично.
— Уверен, желанное событие скоро произойдет.
Шарканье, шорох: видимо, лекарь откланивается и пятится к двери. Лукреция хочет вернуться в постель (вдруг Альфонсо вернется?), но тут лекарь добавляет:
— Чуть не забыл. Нужно отрезать волосы.
— Волосы?
— Они цвета огня, ваша светлость, — поясняет он с явным неодобрением. — И слишком длинные. Пламя разогревает кровь. Помните, ее нужно охладить, сдержать. Уверяю, стрижка поможет.
Наверх посылают несколько слуг. Они прибывают с сундуками и кусками материи. Клелия следит, как со стен снимают картины: куницу-белодушку — подарок на помолвку, наброски белой мулицы, написанную маслом лисицу и загнанного оленя, портрет женщины с домашним леопардом, который Лукреция нашла в салоне
— Не смейте ее трогать, отойдите!
Клелия велит девушке помолчать, а стражники стоят молча, посеревшие и несчастные, как горгульи. Лукреция садится на подоконник и прячет голову в коленях.
Пучок двухцветных шипов дикобраза, высушенные мхи и лишайники, блюдо с абрикосовыми косточками, отполированными до блеска, — все кладут в сундуки и уносят прочь.
На их место Клелия вешает натюрморт с инжиром и лимонами, классическую картину с мужчинами, стоящими в кругу, изображение блеклой Мадонны: нимб над ее головой несоразмерно огромен, а младенец Христос в набедренной повязке смотрит вяло и безразлично.
Книги тоже отняли («дабы избежать треволнений», если верить Клелии) вместе с красками, пергаментом и мелками. Лукреции дозволяют немного бумаги и чернил для писем.
Ей приносят сверток с травами, которые нужно пить перед ужином. Клелия добавляет кипятка в высушенную смесь, и воздух наполняет зловоние.
Лукреция опускает взгляд на чашку. Жидкость в ней темно-зеленая, на пенистой поверхности плавают черные крупицы. От омерзительного запаха накатывает тошнота.
— Это хорошо, — замечает Клелия с другого конца комнаты. — Очищает вас от огня. Видите, уже помогает.
Задержав дыхание, Лукреция делает глоток. Жидкость густая, вязкая; рот наполняет противоречивый вкус прелых листьев, горькой мяты и перечного аниса, покрывает язык и попадает не в то горло. Лукреция давится, кашляет, отплевывается — но пьет.
— Быстрее, — торопит Эмилия, протягивая крохотный кусочек сыра, — съешьте. Заглушит вкус.
Лукреция запихивает сыр в рот; мягкий молочный вкус смягчает горечь трав.
Она крупно вздрагивает и отдает служанке чашку.
После обеда заходит секретарь с напоминанием от его высочества: герцогине нужно отдыхать.
Эмилия с Клелией укладывают ее в постель; туго натягивают постельное и заправляют под пуховый матрас. Лукреция лежит, закипая от ярости. Лежать в кровати посреди дня, смотреть в полог… Невыносимо.
Клелия приносит ножницы с ручками в форме длиннокрылых журавлей: герцог велел отрезать Лукреции волосы.
Лукреция взвешивает ножницы в руке, просовывает палец в кольцо — наклоненный к лапам кончик клюва.
Она никому не позволить себя обстричь — ни Клелии, ни Эмилии, ни Нунциате: той, похоже, не терпелось обкорнать длинные локоны Лукреции.
— Это к лучшему, — заявляет Нунциата, пытаясь вырвать ножницы из рук Лукреции. — Сама увидишь. Вот будешь носить ребенка, про волосы даже не вспомнишь.
Лукреция обрежет их сама или не обрежет вообще.