Портрет мертвой натурщицы

— Хорошо, — засмеялась Маша. — Ты, Мацуев и Бетховен — этой троице противостоять невозможно. До вечера!

И положила трубку. Андрей продолжал старательно пялиться в монитор.

— Меня пригласили на концерт Бетховена, — услышал он ее виноватый голос. — Ты не против?

Андрей даже не повернул головы.

— Как можно возражать против Бетховена? — сказал он холодно. — За кого ты меня принимаешь?

— Я очень люблю Бетховена… — тихо продолжила Маша. — И давно его не слышала.

«А диск послушать дома нельзя?!» — хотел было спросить Андрей, но сам себя устыдился. Посмотрел на ее смущенное лицо и сказал вслух:

— Иди, конечно, — и добавил, мрачно усмехнувшись: — Вот спасибо Пете! Ведь я б тебя пригласить на концерт Бетховена вряд ли бы догадался, правда?

Маша уже открыла рот, чтобы ему возразить, да так и замерла: и верно, представить себе Андрея, рассуждающего о специфике игры Мацуева, было сложно. Вид у нее сделался такой растерянный, что Андрей не выдержал, рассмеялся. Маша несмело улыбнулась, а потом расхохоталась, на удивление всему отделу и на радость Андрею, который уже сто лет не слышал, как она смеется. «Спасибо тебе, Петюня, — сказал он мысленно, любуясь Машей. — Так уж и быть, прощу тебя для начала».

Но в семь тридцать у Маши очередной раз зазвонил мобильный, и она, повторяя в трубку:

— Да-да, не опаздываю, хорошо, у входа! — сложила в сумку копии фотографий жертв и большую цветную распечатку «Турецких бань», бегло поцеловала Андрея и выбежала из кабинета. Там сейчас же наступила подозрительная тишина.

— Что? — с вызовом спросил капитан, оглядывая коллег. Все подняли лица от бумаг или оторвались от компов и смотрели на него молча и — вопросительно.

— Да? — спросил наконец Хмельченко: любитель женского полу (успеху на этом поприще несколько мешали выпуклые глаза и выступающие вперед передние зубы) — и сделал многозначительно так бровями.

Андрей усмехнулся:

— Да.

— Да!!! — заорали все. — Молодца!

Хмельченко даже подошел, чтобы похлопать Андрея по плечу:

— Девка отличная, одна беда — слишком умная!

Андрей уже открыл рот, чтобы высказать наглецу все по поводу «девки», но так и застыл, глядя в окно. Проследив за его взглядом, Хмельченко хмыкнул. А Андрей, не отрываясь, смотрел на ворота Петровки, за которыми стоял настырный Петя в костюме-тройке.

И что самое неприятное — в руках Петя держал огромный веник роз.

— Есть у меня дружбан, гаишник, — жарко зашептал на ухо Андрею Хмельченко. — Могу позвонить, если фамилию этого перца знаешь. Остановят, в живых оставят, но свиданьице точно подпортят!

— Вот сволочь! — рядом у окна возник уже Серый, поскреб пятерней отросшую щетину на подбородке. — И ведь водит же еще небось какой-нибудь «Порше» с «Бентли»?

Андрей молча сел на место — почему же так гадко на душе? Ведь дело не в гипотетическом Петином «Бентли», не в реальном Петином шикарном костюме и даже не в том, что ему самому не пришло в голову пригласить Машу на концерт. Но вот розы…

Почему же он ни разу не догадался подарить цветы?

Маша

Маша неловко приняла букет.

— Они завянут уже в первом отделении, — смущенно сказала она.

— Не страшно, — беспечно пожал плечами Петя, — завянут — передаришь Мацуеву. — И добавил самодовольно: — Наши места — в шестом ряду. Пойдем. Я припарковался тут во дворах.

Она положила букет на заднее сиденье — уложенные чинно на коленях длинные стебли либо тыкали Петю в бок, либо, поставленные на попа, заслоняли Маше весь обзор.

— Слышал, твой научный руководитель заочно поставил тебе пять с отличием за дипломную работу, — улыбнулся Петя. — Поздравляю! От Урсоловича это — большой комплимент. Ты как на Петровке-то? Надолго?

— Я… — Маша отвернулась. — Не знаю. Практика закончилась, и я пока в подвешенном состоянии.

— Ясно. — Петя ловко занял единственное свободное место у филармонии. И тактично перевел разговор на другую тему.

Перед концертным залом уже стояла толпа ожидающих и оптимистов, застывших с жалостливыми лицами в надежде на лишний билетик не от спекулянта. Маша чувствовала себя намного свободнее, ненароком забыв в «Порше» огромные, агрессивные почти розы. До начала концерта оставалось еще немного времени, и Петя повел ее в буфет.

— Буфет — гениальное изобретение в театре, филармонии и прочих, не чуждых высокому, общественных местах! — философствовал он. — Спасение для посредственностей! Все бездарные артисты должны скидываться, чтобы обеспечить его качественным алкоголем.

— Чтобы иметь возможность напиться там с горя, сравнивая себя с великими? — усмехнулась Маша, с интересом рассматривая выставленные бутерброды с красной рыбой и сырокопченой колбасой: есть хотелось зверски.

— Ну нет, — подмигнул ей Петя. — Я, эгоист, думаю только о наших, зрительских переживаниях. Ты вот, например, никогда не замечала, что если чуть выпить перед действом, становишься намного более благожелательным к происходящему на сцене?

— И «лебеди» лучше танцуют, и теноры громче поют? — с наигранной серьезностью спросила Маша.

— А если не лучше, то значит…

— Мало выпил?

— Ты понимаешь меня без слов!

Маша улыбнулась и повернулась к молодому человеку за стойкой: