Портрет Мессии

И все же почему-то он ей верил. Интуиция, скажет он себе позже. А уж если быть честным до конца, следовало признать: он почти влюбился в нее в тот день, за ланчем в Интерлакене. И неудивительно, ведь молодые люди часто бывают очарованы уверенными в себе женщинами старше себя. Но дело не в возрасте: в то время она казалась ему совершенно недосягаемой. Мэллой сам не знал, любовь или интуиция подтолкнули его, но он предпринял рискованный шаг и позвонил в американское консульство в Париже. Разоблачение в Швейцарии грозило билетом в один конец, но тогда он полностью доверял графине и не побоялся бы поставить на карту саму жизнь.

Наутро к делу активно подключились дипломатические представительства Америки и Израиля. Охранник оказался в надежных руках, а графиня с Мэллоем умело избежали неминуемой шумихи в прессе, так что никто так и не узнал, что за грандиозным разоблачением стояли именно они. Позже агент спросил графиню, почему она позвонила именно ему, ведь у нее обширные связи в Берне и можно связаться с американским консульством. Как она догадалась, что он может помочь?

— Я правильно поступила, Томас. И давайте не будем больше об этом. Договорились?

Они договорились.

Позже Мэллой собирался поведать всю эту историю Джейн Гаррисон, но потом подумал, что тем самым предал бы доверие графини. Мало того, вся эта правда могла выставить его в самом невыгодном свете как агента, которого использует в своих целях иностранная разведка: графиня могла работать и на Израиль. Глупость, конечно, не преступление, но подобной ошибки достаточно, чтобы отозвать агента, даже если он достиг желаемого результата. А если молчать, любые просчеты и забудутся сами собой.

Все остальное время своего пребывания в Цюрихе Мэллой все так же посещал ежегодные приемы графини, но наедине они больше не встречались. День у него выдался свободный, свою знакомую он не видел несколько лет и решил, что стоит нанести ей визит. Впрочем, у этого посещения была еще одна подспудная цель: несколько дней он читал о портретах Христа, написанных в двенадцатом веке, и не вполне понимал, чем продиктовано пристрастие Дж. У. Ричленда к византийским иконам. Решив вскользь упомянуть о них в беседе, Мэллой надеялся, что графиня сможет просветить его на эту тему.

Вилла графини располагалась в предгорьях Альп с видом на озеро Бриенц. Само здание представляло постройку девятнадцатого века, некогда здесь размещался отель, пришедший в полный упадок к тому времени, как графиня его купила. После реставрации она превратила его в свою резиденцию, которую крайне редко покидала. Единственным выдающимся событием были знаменитые ежегодные приемы. Мэллой не слышал, чтобы она сама навещала друзей или посещала какие-нибудь вечеринки. Она была писательницей и ученым. Ей привозили на дом все, в чем она нуждалась, от книг до продуктов. И если она нуждалась в обществе, то не поселилась бы в таком уединенном месте. Сам дом примостился на узком выступе, рядом с ревущим водопадом Гиссбах. Вокруг на несколько миль тянулся лес. С балкона открывался вид на Интерлакен на одном берегу озера и Бриенц на другом. Быть ближе к цивилизации графиня не желала.

Рене, или «ее человек», как она называла слугу по-английски, стоял у одной из дверей и наблюдал за тем, как Мэллой спускается по довольно крутой и местами опасной тропинке, проложенной рядом с водопадом. Другой человек на его месте приветствовал бы Мэллоя дружеским взмахом руки, но Рене просто смотрел. Это был мужчина неопределенного возраста, как и графиня: ему можно было дать и пятьдесят, и семьдесят. Он наголо брил странной формы голову, и, несмотря на темный цвет кожи, определить его национальность не представлялось возможным. Широкие плечи и мощный торс довершали портрет.

Несмотря на внушительные габариты и возраст, Рене двигался легко и грациозно, словно спортсмен. В отличие от своей хозяйки он не обладал способностью к языкам; Мэллой так и не смог определить, какой был для него родным. Рене объяснялся с графиней на ломаном итальянском, куда свободно вставлял немецкие, французские и английские слова, и акцент у него был совершенно непонятный. А о грамматике слуга, похоже, знал только понаслышке.

В одном только Мэллой не сомневался Рене беззаветно предан своей хозяйке; он всегда смотрел на графиню глазами верного и готового на все ротвейлера. Когда до дверей осталось ярдов пятнадцать, Мэллой остановился и спросил его:

— Графиня дома, Рене?

Вопрос был абсурден по сути своей, наверное, потому слуга не удосужился на него ответить. Он просто сжал и разжал огромные кулаки и отошел. Мэллой поднялся на веранду и уже собрался постучать в дверь, но тут появилась сама Клаудия де Медичи.

— Томас! Какой приятный сюрприз! Вы снова переехали в Цюрих?

— Прибыл всего на пару дней, по делам. Сегодня утром я свободен и осмелился нанести вам визит. Надеюсь, не слишком помешал вашим планам?

— Ничуть. Прошу, — Мэллой вошел в элегантно обставленную прихожую. Графиня провела его в гостиную и смешала для них два виски с содовой.

— Работаете над новой книгой?