Шенц замолк, и в глазах его блеснули слезы. Он казался древним стариком. Загасив сигарету в пепельнице, он закрыл лицо руками и предался своей скорби. Тебе нельзя сдаваться, Шенц, – сказал я. – Возьми себя в руки. Знаешь, что мы сделаем? Я оплачу твое лечение. Мы привлечем профессионалов, чтобы они очистили твой организм от этого проклятого зелья. Есть санатории, где лечат от этой привычки. А когда поправишься, начнешь все сначала.
– Бог ты мой, я и не помню, когда я плакал в последний раз. А теперь, мне кажется, и остановиться не смогу. – Он отнял руки от лица, и я увидел, что у него красные ладони.
Это произошло одновременно: я понял, что он плачет кровью, и тут же заметил камею у него на лацкане.
– Откуда у тебя эта булавка с камеей?
Он попытался протереть глаза, но только размазал кровь по лицу.
– Ее мне подарил сегодня на улице один приятный молодой человек. Подошел с улыбкой и приколол к моему лацкану. После моего фиаско у Хастеллов я был благодарен за этот маленький знак доброты.
– Ты плачешь кровью, – сказал я и поднялся со своего стула.
Шенц посмотрел на свои руки.
– И правда. Это что – какое-то божественное откровение или у меня галлюцинации? Хотя нет, я вспомнил – я прочел об этом сегодня в газете. Что-то вроде эпидемии.
Я уже несся к двери с криком:
– Сиди здесь и не двигайся! Я приведу помощь!
Нога моя после вчерашних побоев страшно болела, но я, стараясь не замечать этого, опрометью бросился по ступеням вниз на улицу. Я бежал, хотя и знал, что Шенц обречен. Ну приведу я врача, полицейского, – что они могут сделать? Я знал, что здесь, в Адской Кухне, телефона поблизости нет, а потому помчался на Седьмую авеню.
Лишь через двадцать минут нашел я салун, откуда смог позвонить в полицию. Я назвал имя Силлса и адрес Шенца. Когда дежурный услышал, что речь идет о еще одном случае недавно выявленного заболевания, он стал еще внимательнее и сказал, что людей пошлют немедленно. Прежде чем повесить трубку, он сказал, чтобы я не возвращался к Шенцу, а оставался там, где нахожусь. Я сказал ему, что должен вернуться, но он возразил: «Если вы вернетесь, то, вполне возможно, будет еще один труп. Оставайтесь на месте». Потом он попросил меня назвать ему адрес салуна, откуда я звонил, и повесил трубку.
Вышло так, что к Шенцу я больше не попал. До самой смерти буду сожалеть об этом моем решении, но неприглядная правда состоит в том, что мне не хватило мужества смотреть, как умирает мой друг. Прошедшие два дня выявили худшие мои недостатки во всей их неприглядности. Я предал Саманту, а мое предательство по отношению к Саботту бумерангом вернулось ко мне в самом утрированном виде – ответом молодого Эдварда на мою просьбу о помощи, когда я упал на улице. Я перебрался за угловой столик и спрятал лицо в ладони. Бармен, слышавший мой разговор, при виде слез на моем лице принес мне порцию виски. Пребывая в отчаянии, я решил, что чем скорее напьюсь, тем сильнее будет вытекать кровь из Шенца, тем быстрее завершится его агония.
Два часа спустя в дверях салуна появился Силлс. Он подошел ко мне, взял за шиворот пальто и поднял на ноги.
– Идем, Пьямбо, мы должны пройтись. Ты должен мне все рассказать.
– Он умер?
Силлс кивнул.
– Умер вскоре после того, как мы до него добрались. По крайней мере я смог с ним попрощаться.
Мы вышли из салуна в золотистый предзакатный свет и пошли на юг. Когда я спотыкался, Силлс поддерживал меня. Он остановился у кофейного лотка и купил две чашки отвратительного черного кофе. Напиток был зато горячим, и потому моя речь стала немного разборчивей. Когда я выпил чашку, он принес еще одну и велел выпить ее тоже.
– А теперь, – сказал он, когда мы пошли дальше, – расскажи мне все, что знаешь об этом Шарбуке. Мне нужно знать все до мельчайших подробностей.
Я не утаил ничего. Мы прошли весь неблизкий путь от Седьмой авеню до Пятой, а потом назад на север. Наступил вечер, а я все рассказывал Силлсу историю моего знакомства с миссис Шарбук. Я даже рассказал ему о том, что произошло между мной и Самантой.
Я закончил свой рассказ, когда до моего дома оставалось всего два квартала. Силлс дошел со мной до самого крыльца. Несколько минут мы простояли там молча, с сигаретами во рту.
– Не стоит мне об этом говорить, Пьямбо. Но Шенц попросил передать тебе кое-что. Его последние слова.
– Почему не стоит?
– Потому что я хочу, чтобы ты не совался больше в эту историю.
– Это же последняя просьба умирающего.
Силлс отвернулся на несколько мгновений, словно размышляя.
– Ну, ладно, – сказал он наконец. – Шенц просил сказать вот что: «Закончи его».
«СЛЕЗЫ КАРФАГЕНА»
Из предосторожности тело Шенца кремировали в день его смерти. Не знаю, где я нашел на это силы, но два дня спустя я организовал и профинансировал небольшой вечер в его честь в Клубе игроков. Известие о смерти Шенца быстро распространилось среди людей, связанных с искусством, и я пытался известить об этом импровизированном вечере всех, кто его знал.