Портрет моего мужа

– Я могу даже кое-что предсказать… идемте, – Кирис протянул мне руку. Все-таки на редкость неразумное поведение. Логичнее было бы выставить меня, а то и отвести в дом, наврав что-нибудь достоверное про несчастный случай с глупой служанкой. А он за собой тянет. И сомневаюсь, что исключительно потому, что больше некому светляка держать. – Она появилась вот оттуда…

Темная дверь почти скрывалась между двумя массивными шкафами.

– Прошла наверх…

Кирис запечатлел цепочку следов, пока вполне себе обутых.

– Разделась в спальне.

Кровать здесь осталась, и я даже догадываюсь о причине такой щедрости: вытащить этого древнего монстра из дому – еще та задача.

На кровати обнаружился букет. Полевые цветы, поздние, последние тени лета, собранные вместе и перевязанные лентой. Хотя…

– А можно взглянуть поближе? – я не решалась сама подойти к кровати. Вдруг да затопчу что-то важное. – На букет…

– Он всегда оставляет букеты.

Горная ромашка, почти сорняк, но полезный. Ее пьют от многих хворей, да и просто так добавляют в чай, для вкуса и запаха. Ветки серой полыни. И пара васильков, чудом доживших до осени. А вот эти тонкие темно-красные стебельки я где-то видела…

– Виноград, – сказала я, трогая ягоду-бусину. – Этот… как его… лезейский, да?

– Что?

Кирис, разглядывавший одежду, которая лежала на кровати, развернулся.

– Это лезейский виноград. То есть, в названии не уверена, я плохо запоминаю такие вещи, но… я его видела. Сегодня. В оранжерее. И… сомневаюсь, что он растет где-то кроме.

– Интересно…

Кирис принял букет из моих рук.

Осторожно, будто опасаясь, что цветы осыплются. Ромашки потеряли пару белых лепестков, а вот виноград… кто мог его сорвать? Кто рискнул бы сунуться во владения эйты Ирмы?

Любимый внук.

Или…

…одежда разложена и аккуратно. Знакомо. Так замковые горничные складывают белье. И стало быть, она сама… то есть, вполне возможно, что убийца постиг высокое искусство складывания одежды, но… мне кажется, что девушка сама.

Пришла.

Разделась.

И ушла… какой в этом смысл?

– Знаете, – Кирис протянул мне цветы. – Мне кажется, что я устал от всего этого. Мар опять запретит вызывать полицию.

– А вы опять к нему прислушаетесь.

– Он умеет убеждать. Подержите, пожалуйста, ровно. Мне надо и его заснять. Идиот… на прошлые букеты я не обратил внимания. Думал, это так…

Макушка у него тоже рыжая, выгоревшая до морковного яркого колера. А в нем тонкие мазки седых волос. И мне хочется погладить их, понять, мягкие они или жесткие, как проволока?

Я вздохнула.

Кажется, мне действительно следует найти себе мужчину. Хотя бы для здоровья, а то лезет в голову всякое и не к месту.

– Но я напишу письмо. Сегодня. И если вы захотите уехать, просто скажите, – он поднялся и заглянул мне в глаза. А я смутилась вдруг.

С чего бы?

Это просто взгляд.

И просто мужчина.

Я ведь по делу общалась с огромным количеством мужчин, так чем этот конкретный отличается от них? Вот именно…

…именно, что себе врать не стоит. Не знаю, чем, но отличается. От взгляда прочих я не краснела.

– Скажите, – знаю, что глупо, но если я и дальше буду им любоваться, то… то что-то случится, такое, что возьмет и испортит все, даже то, чего нет. – А Мара вы тоже проверяли?

– Что?

Кирис моргнул.

А ресницы у него совсем светлые, будто обожженные. Из-за них и глаза кажутся почти белыми.

– Мара. Вы сказали, что проверили всех. А его тоже?

Что ж… ответа я не дождалась. Впрочем, он был и не нужен.

Глава 25

К вечеру отчетливо похолодало. И холод пробрался в дом, заставив дам вспомнить о мехах. В соболином палантине эйты Ирмы поблескивали искры алмазов. Сияли камни на шее Сауле, которой шло платье с оторочкой из лисьего меха. А вот Лайма выбрала длинный жакет, отделанный соболем.

Красиво.

Только непрактично.

– Боги, у меня от этой погоды голова раскалывается, – эйта Ирма сидела у окна, наблюдая за отражением в стекле. Где-то там, в черной глади, была и я. – Ненавижу осень. Скорей бы по-настоящему холода наступили.

– Слышала, опять девку нашли, – Сауле устроилась у камина, в котором переваливалось рыжее пламя. – Ей вырезали глаза…

– Не понимаю твоего плебейского интереса к кровавым подробностям.

Сауле поболтала флягу, прислушиваясь к тому, что осталось. И кажется, услышанное пришлось ей по вкусу. Флягу она прижала к груди и погладила.

Нежно.

– Надо же мне хоть чем-то интересоваться. Ты вот травками. Племянничек зверей свежует. А я буду кровавыми, как ты выразилась, подробностями.

Кто это зверей свежует?

– Мне кажется, – подала голос Лайма, – это не совсем уместная тема для беседы. Ужин скоро.

О да, скоро ужин.

И мы его ждем. Терпение проявляем, даже беседуем, точнее они беседуют, а я слушаю, пытаясь отрешиться от неприятного предчувствия.

– Ай, не будь такой ханжой, Лайма, не о погоде же говорить, в самом-то деле… а нас уверяли, что убийца найден.

– И ты в это поверила? – теперь в голосе Лаймы слышался скепсис.

– Иногда удобнее верить, а нас всех здесь приучили делать именно то, что удобнее. Правда, мама?

Эйта Ирма не соизволила ответить.