Портрет Моризы

Жером с радостью согласился, и друзья договорились, что он зайдёт к девяти. Жером был единственным человеком, у которого имелся ключ от мастерской Эджера на разные непредвиденные случаи.

— Хорошо, что ты пришёл, — выдохнул Эджер, чувствуя, как не до конца успокоившееся сердце отбивает рваный ритм. — Я… эм… работал вчера допоздна и потому проспал.

— Я уж думал, случилось чего, — неловко пожал плечами Жером, — пришёл, стучу, ты не открываешь. Сходил к себе, взял запасной ключ, а ты тут лежишь, зову — не реагируешь. С тобой точно всё хорошо? Какой-то ты бледный в последнее время.

Эджер только отмахнулся и, закончив с переодеванием, повёл друга к недописанному портрету.

Жером тут же принялся восхищаться искусной живописью друга, нахваливать драгоценные камни, казавшиеся живыми. Эджер же смотрел на портрет мельком — невзирая на то, что картина выглядела вполне обычно, художник не мог избавиться от образа из сна. При каждом новом взгляде на портрет он в первые мгновения видел перекошенное полузвериное лицо.

— Нет, что-то ты совсем плох, дружище, — вдруг настороженно изрёк Жером, внимательно вглядываясь в лицо друга. — Может, лекарю покажешься? Тебе теперь это по средствам.

— Да нет, — отмахнулся Эджер, — сейчас портрет закончу, и полегчает, я уверен. Отметим с тобой это дело в ресторане, и вот тогда, дорогой Жером, я наконец прославлюсь и заживу по-настоящему!

Друзья ещё немного помечтали, построили планы, как откроют общую лавку в центре. Мориза пришла через четверть часа после ухода Жерома. Эджер, всегда воспринимавший каждый её визит как пополнение своего бюджета, впервые не испытал радости. Ему ужасно захотелось поскорее закончить портрет и больше с ней не встречаться. Однако он погнал прочь от себя такие мысли! Наоборот, он должен ратовать за то, чтобы она заказала у него новые портреты и порекомендовала друзьям. Всё эта полоумная на рынке наговорила ему небылиц, из-за которых теперь снятся кошмары. Некстати Эджер снова чувствовал себя скверно. Правая рука отзывалась болью практически после каждого движения кистью. Его мутило, но Эджер превозмогал слабость и продолжал писать. Ему придавал сил тот факт, что портрет был почти закончен, скорее всего, завтра он завершит работу и получит своё вознаграждение. Он постарался написать как можно больше и в конце сеанса мог сообщить Моризе, что завтра, по его разумению, портрет будет готов.

— Прекрасно! — воодушевилась она с небывалой прежде эмоциональностью.

— Только завтра забрать его ещё не получится, краска должна просохнуть как следует.

— Это ничего, — махнула рукой она и тут же протянула Эджеру мешочек с деньгами, — спасибо вам за такую быструю работу! Я буду всем знакомым рекомендовать вас как превосходного портретиста! На том они распрощались.

Весь оставшийся день Эджер провёл, склонившись над ржавым помойным ведром. Его рвало, живот истязали невыносимые рези. Так плохо ему, пожалуй, не было, даже когда он в особенно неудачном месяце остался без гроша и, чтобы не помереть от голода, зажарил пойманную в мастерской крысу. Тогда после пары промываний, когда желудок очистился, ему полегчало, а сейчас просвета не было. Становилось всё хуже. Теперь он был обеими руками «за» то, чтобы обратиться к лекарю, но и до ближайшего ему было просто не дойти. Свернувшись калачиком на полу возле своей кровати, Эджер невольно вспоминал слова Анны, сказанные ему полушёпотом на рынке. Теперь он, кажется, готов был поверить в проклятье. Хотя рациональная часть рассудка до последнего противилась, убеждая, что он просто подхватил где-то заразу.