Портрет Моризы

— Наши поговаривают, что и за нас могут приняться, переходить в другое место хотят.

— Кто может? — уточнила собеседница.

— Ну, убивец этот, — пожала плечами Кьяра и тут же спросила. — Нам идти ещё долго? Темнеет уже.

— Пришли почти, а по темноте бутылки тащить только легче будет.

И действительно, через пару метров провожатая указала Кьяре на небольшой деревянный сарайчик:

— Вон там, за углом, в самом низу.

Кьяра, предвкушая винный вкус, облизнулась и, упав на колени, стала шарить по гнилым доскам. Пара из них действительно были отогнуты, но, просунув руку, она нахмурилась:

— Тут нет ничего! — стоя на четвереньках и продолжая шарить рукой внутри сарая, объявила она.

Ответом ей стала внезапная боль, пронзившая мочку уха.

— Эй! — завопила она, попытавшись высвободить руку, но лаз в досках был сделан до того неудобно, что рука от резкого движения застряла.

Кьяра не успела даже обернуться, когда вокруг её шеи обвилось что-то жёсткое и тонкое и начало затягиваться. Женщина захрипела, тщетно силясь высвободить одну руку, а другую просунуть под душивший её шнур. Ей почти удалось, когда перед глазами уже плясал рой серебристых точек. Однако шнурок не только не ослаб, а продолжал затягиваться всё сильнее, и вскоре веки Кьяры налились тяжестью, руки обмякли, а тело завалилось набок, навсегда расставаясь с душой.

Глава 5

— Пожертвование на нужды искусства? — изумился Жером, едва прожевав кусок изысканного белого мяса. Поначалу пожилой торговец смущался есть заказанные Эджером кушанья, лишь ёрзал на стуле и ковырял вилкой еду. Но пара бокалов вина легко сняли царившее за столом напряжение. Распробовав поданные закуски, Жером совсем осмелел и принялся расспрашивать молодого художника, откуда у того средства на их незаурядный обед. Эджер в свою очередь поделился своей невероятной историей.

— А не думали ли вы, мой друг, что все эти суммы идут в счёт финального гонорара за портрет? — прихлебнув еще вина уточнил жером. На что Эджер поведал о записке, обнаруженной под первым мешочком с деньгами, где те именовались не иначе как «пожертвованием» на нужды искусства. Жером, как раз приступивший к солидному куску мяса, едва не поперхнулся.

— Ну и повезло же вам, друг мой! — восклицал он, налегая на угощения.

Эджер на сей раз ел и пил более умеренно — первый шок от свалившихся на голову денег уже миновал.

— Вы правы, мой друг! — отвечал он. — Небеса послали эту женщину в мою мастерскую! Я, стыдно признаться, едва не свёл счёты с жизнью в тот день, но появилась она — и спасла меня!

Откровение Эджера не возымело на захмелевшего друга сильного эффекта. Быть может, Жером посчитал, что приятель выражался метафорически, а потому ответил только:

— Так выпьем за вашу удачу, дорогой мой Эджер!

Далее разговор за столом свернул с тем творчества на более насущные вопросы, час слился со вторым один кувшин вина сменялся другим. К моменту когда друзья собрались покидать заведение улицу по линии горизонта начал затягивать вечер. В свой магазин Жером уже возвращаться не стал. Эджер проводил окончательно захмелевшего друга до его дома, и согласился сходить в лавку и запереть ее на ночь как пологается. Оказавшись на месте он бегло осмотрев полки и удостоверившись, что за время их отсутствия ничего с магазином не произошло, вышел на улицу, где уже царили сумерки. Потянувшись было за ключом, он вскрикнул от резкой боли, пронзившей правую руку. Точно такая вспышка посетила Эджера утром, когда он писал портрет Моризы, однако на этот раз боль отступила не сразу. Какое-то время рука продолжала болеть, художник даже выронил массивный ржавый ключ из ослабевшей руки. Прислонившись здоровой ладонью к стене, он принялся хватать ртом воздух. Наконец боль окончательно отступила. «Если так будет продолжаться и дальше — придётся показаться лекарю», — подумал про себя Эджер, поднимая ключ и запирая лавку.

Утром он проснулся совершенно разбитый. Рука не болела, но какое-то неясное общее недомогание сбивало с толку и мешала трезво мыслить. Мориза пришла как обычно — ровно в одиннадцать.

Эджер едва успел привести себя в порядок к её приходу. Из-за плохого самочувствия написание портрета давалось нелегко. Однако Эджер даже не мог определить, что именно с ним не так. То тошнило, то кружилась голова, то ныли все мышцы тела. Но он не мог позволить себе осрамиться перед Моризой снова, а потому, собрав все силы, художник работал кистью, смешивал оттенки и писал, превозмогая недуг. Мысленно пообещав себе, что, как только сегодняшний сеанс будет окончен, он непременно отправится к лекарю, Эджер приступил к нанесению первых полутонов на драгоценности. Объёмная краска застыла, и теперь под талантливой рукой художника камни оживали, а украшения выглядели совсем как настоящие. Мориза по обыкновению сидела молча, неподвижно, и лишь когда обычное время их сеанса подходило к концу, позволила себе спросить:

— С вами всё в порядке, Эджер?

— Да, — натянуто улыбнулся художник.