Портрет мужчины в красном

• Что, если бы Оскар Уайльд внял советам и без промедления сел на паром, не дожидаясь ареста? Может статься, он бы пустил корни в жизнерадостной французской ссылке, как разные мерзавцы и негодяи той эпохи. Глядишь, и здоровье бы сохранил, но, правда, не создал бы «Балладу Редингской тюрьмы».

• Найдется ли во французской литературе и публицистике той эпохи хоть одна героиня-англичанка, которой дозволено быть хорошенькой, грациозной, элегантной? Или герой-англичанин, которому дозволено быть скромным, душевным, веселым? Французскому композитору Эрику Сати приписывается такая острота: «Англичане – те же норманны, только подпорченные». Говорят, будущий король Эдуард VII одобрял и цитировал эту колкость.

• Чарльз Мейгс полагал, что врачи лишь в самом крайнем случае могут прибегать к бимануальному исследованию, «дабы не провоцировать у пациенток половую распущенность». Это гротескное эхо пуританской Америки выражало также мужскую тревогу, бытовавшую и в католической Франции. Там имел хождение набор советов для мужчин (полученный от других мужчин), сводившийся к тому, что жене опасно испытывать удовлетворение в постели: единожды открыв для себя сексуальное наслаждение, она непременно бросится изменять мужу. Как выразился некий Дж.-П. Дартиг, «привыкнув к супружеским наслаждениям, [женщины] незаметно скатываются до адюльтера». Комментаторы и советчики рекомендовали мужчине лишь самый незамысловатый и невоспламеняющий секс с женой. Ночные сорочки из плотной ткани оставляли открытыми только кисти рук и ступни, однако спереди, как было заведено мормонами, имели прорезь, чтобы при совокуплении плоть как можно меньше соприкасалась с плотью. Вот что пишет Эдвард Беренсон в своем исследовании дела Кайо: «Жену не полагалось рассматривать как объект полового влечения; считалось, что вожделение мужа для нее унизительно». Здесь так и веет мужским страхом перед идеей женской сексуальности.

Итак, мужчинам определенного круга внушалось, что жена нужна для приданого, для продолжения рода и обеспечения социального статуса, а для удовольствий нужна любовница (или проститутка). И коль скоро женщинам дозволялось так мало радостей, они, надо думать, зачастую бывали только счастливы избавить себя от равнодушного, добросовестного впрыскивания супружеской спермы, а некоторые даже охотно принимали ханжеский мужской довод о том, что мужчины – несчастные создания – это и есть слабый пол, а женщины не только сильнее, но и добродетельнее. Отдельные мужья, по-видимому, начинали более прилично вести себя по отношению к женам, когда испытывали угрызения совести или чувство облегчения (или просто допускались к телу). Не все мужья были скотами; не все жены были страдалицами.

Робер де Монтескью в своих мемуарах рассказывает, как в салоне некой баронессы познакомился с человеком, который впоследствии стал именитым профессором. Дружба их продлилась тридцать лет, и профессор наблюдал – как издалека, так и вблизи – за состоянием здоровья графа. «Я нередко ужинал в гостях у профессора еще при жизни его очаровательный жены, которую он так любил и впоследствии так горько оплакивал, невзирая на свои многочисленные похождения, подчас приобретавшие скандальную известность». Далее Монтескью рассуждает об этом кажущемся эмоциональном противоречии:

Мнение о том, что мужской адюльтер полностью исключает супружескую любовь, является – не побоюсь сказать в открытую – большим заблуждением; это две отдельные, но не взаимоисключающие области; мужчина не просит и не принимает от жены того, чего ожидает, требует или просит от любовницы: следовательно, в его жизни находится место для обеих, и если он не отказывается ни от одной, ни от другой, это еще не дает нам оснований ставить под сомнение его искренность.

Вот так-то: дома – миссионерский секс для продолжения рода, а вне дома – совсем другой (и подчас дорогой) секс: куда более горячий, низменный, волнующий. Это иллюстрация патриархальных взглядов: и волки сыты, и овцы целы. Графа де Монтескью мы вряд ли сочтем непревзойденным знатоком традиционных брачных уз. Но в то же время нам придется допустить, что давно почивший в бозе аноним-профессор действительно любил свою жену и скорбел о ее кончине, поскольку отрицанием этого факта мы только упростим ситуацию с целью осуждения участников.