Портрет предателя (СИ)

Она тихо проплакала всю ночь, накрывшись с головой одеялом, чтобы не разбудить мирно сопящего рядом Себастьяна. Иногда она ненадолго проваливалась в забытье, а затем вновь просыпалась. Несколько секунд блаженного неведения, а потом сердце снова сжималось мучительной ревностью. Ее воображение подло рисовало картины того, чем он с ней сейчас занимался, и Доминика просто корчилась от боли, отчаянно впиваясь зубами в подушку, чтобы не завыть во весь голос.

Едва забрезжил рассвет, она вскочила с постели. Очаг погас, и в комнате царил лютый холод. Дрожа всем телом, Доминика быстро натянула свою одежду и выскользнула наружу. Она не знала куда идти, она не знала что делать, она просто больше не могла оставаться в этом доме.

На улице стоял густой туман. В прохладном воздухе пахло дымом, где-то на дереве каркала ворона. Доминика увидела его. Он шел по дороге ей навстречу. Она бросилась к нему, и его руки тесно сомкнулись вокруг нее.

По ее щекам текли слезы. Зигурд молча прислонился лбом к ее лбу и крепко прижал ее к себе. Они долго стояли в объятиях друг друга, понимая, что расстаются навсегда.

— Я никогда тебя не забуду, — сказал он дрогнувшим голосом.

— Я тоже, — прошептала она.

***

Жители Рюккена щедро снарядили Себастьяна и Доминику в дорогу. Седельные сумки ломились от припасов, а сами кузены щеголяли в новой одежде. Они поднимались по узкой дорожке, причудливо вьющейся среди отвесных скал. Зигурд шел впереди и показывал им путь.

Тропа была так надежно спрятана, что непосвященным показалось бы, что ее и нет вовсе, а впереди — лишь хаотичное нагромождение каменистых утесов. Но хейдеронец по каким-то только ему известным приметам находил спрятанный густыми зарослями проход, выдолбанный в скале тоннель, или обломок кряжа, служивший мостом через пропасть. Время от времени лошади в испуге останавливались, страшась идти по узкому выступу или переходить через бурный ручей, но тряпка на глаза и ароматная морковка перед носом делали свое дело, и животные покорно шагали дальше.

За всю дорогу путешественники не обменялись и десятком слов. Зигурд шел впереди, с головой погруженный в свои мысли, и лишь изредка коротко предупреждал попутчиков о тех или иных особенностях пути. Себастьян с любопытством глазел по сторонам — в горах все для него казалось в диковинку. Доминика же едва переставляла ноги, как будто увязая в глубоком болоте. Ее шатало после бессонной ночи, гнетущая тоска сжимала ей грудь, а на глаза то и дело наворачивались слезы. С каждым шагом приближался тот неизбежный момент, когда они с Зигурдом расстанутся навсегда.

Серые тучи низко висели над головой, ветер свистел в ушах и со скрипом качал величавые сосны. После полудня беглецы перевалили через хребет и спустились в долину. Отсюда до границы с Мерганией было рукой подать.

Зигурд дал знак остановиться.

— Здесь наши дороги расходятся, — сказал он. — Дальше поедете верхом. Езжайте на север, не сворачивая — и скоро выйдете на тракт. До Дюбона около дня пути.

Доминика стояла в стороне, не в состоянии вымолвить ни слова. Она ничего не видела из-за слез, застилавших глаза. Рваный ветер развевал короткие волосы и яростно трепал ее одежду. Сердце ныло от тоски, она крепко сжимала кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони. У нее не было сил на прощания, она боялась, что просто разрыдается, если попытается хоть что-то сказать.

Зигурд вручил Себастьяну увесистый кошелек.

— Здесь немного денег. По дороге будет постоялый двор, переночуете там. Скажете хозяину, что вас прислал я — он сделает вам скидку. Завтра к полудню уже будете на месте.

Юноша протянул хейдеронцу ладонь.

— Спасибо за все, друг.

Секунду поколебавшись, Зигурд крепко пожал его руку.

— Прощайте, — он бросил долгий взгляд на Доминику и добавил. — Береги ее!

34. Дюбон

Себастьян и Доминика прибыли в столицу Мергании к полудню следующего дня. Они миновали обширное предместье, въехали через южные городские ворота и поскакали по булыжной мостовой, с трудом лавируя среди карет, экипажей и груженых телег, сплошным потоком едущих им навстречу. С обеих сторон дороги тянулись однообразные ряды узких почерневших домов с заостренными крышами, а по тротуарам струилась многолюдная толпа.

Воздух был наполнен едким дымом из печных труб, кузниц и литейных цехов, и Доминика невольно поморщилась. Она не любила этот город, он казался ей суетливым и бездушным. Здесь не было той размеренности и неспешности, к которой она привыкла в Форталезе. Здесь все куда-то спешили, и злились от того, что не успевают.

В этом городе было слишком много людей. Из окрестных деревень сюда стекался всякий сброд — беспутные дворянские сынки, разорившиеся крестьяне, иностранцы, беженцы, и авантюристы всех мастей. Все рвались в Дюбон в поисках лучшей жизни — и почти все оказывались на ее дне, вынужденные ютиться в тесной каморке в одном из серых домов и вкалывать с утра до ночи за гроши на какой-нибудь мануфактуре.