Портрет Салаи

Чем враждебнее становилась Система, тем сильнее манил побег. Несколько стабильных листьев Дерева состояли из дримкоралла, вычислительного субстрата для запуска бесчисленных виртуальностей. Где-то в великой тьме спали в холодных медленных машинах Реверсивные. Сфумато сомневался, что они когда-либо проснутся.

Последней отчаянной попыткой вырваться за подверженный искушениям гуманоидный горизонт и создать бога, Искушению неподвластного, стал Карнавал — безумный титан, разгуливающий по Системе и топчущий оболочки древних сонь.

Ещё оставались те немногие, кто работал над Великими проектами и до сих пор бодрствовал, кто верил, что сдаваться рано. Они собрались вместе — зализать раны, раздуть остывающие надежды, — и создали мински, который звал себя Сфумато. Вот только и он себя предал и хотел сбежать.

Лист становился всё меньше — тёмное пятно, чуть расцвеченное серебристыми ажурными океанами. Ещё не поздно вернуться. Может, пускай Критики поглотят их обоих?

Возможно, ему и нужен истинный конец, после которого он никуда уже не сбежит. Захлопнутая книга, подведённая черта…

И вдруг Сфумато понял, почему Салаи остался, что он хотел этим сказать.

Тот предлагал Сфумато не конец, а границы.

Холст.

* * *

Карнавал был в трёх килосекундах от Листа.

Звездодел, «я» Сфумато, однажды работал на Карнавал: тот подрядил его извлечь две сингулярности из юпитерианской звездоделательной машины. Звездодел не знал функции полезности Критиков, но одно было ясно: они ищут сложность, аномалии, ребусы, новизну.

Иными словами, искусство.

То есть дело за малым: создать произведение искусства более притягательное, чем сумма всего, что сотворил за свою жизнь Сфумато на Листе.

Оставались две килосекунды. Звёздочка Критиков угрожающе маячила за Листом.

В какафонии мыслеблоков нооиды Сфумато разражались идеями.

— Заставим старые солнцедобывающие машины на полярных орбитах чертить струями плазмы буквы романа, написанного нейросетью из сферомаков в хромосфере Солнца —

— Вырастим среди неподвижных спутников деревья Дайсона, пусть плодоносят яблоками, в ДНК которых содержится вся оккультная литература Земли и имена алгоритмически сгенерированных демонов —

— Поделимся на два флота, зайдём с противоположных сторон Солнца и посредством квантовой фотографии заснимем невидимое, кидая запутанные фотоны в зеркало Шкадова —

И ещё, и ещё, и ещё. Лабиринты магнитных полей, пойманные экзотические частицы, картины в пустоте, нарисованные эффектом гравитационного линзирования тёмной материи. Танцующие квантовые скворцы, воспроизводящие в трёх измерениях все фильмы древнего XX века Земли, каждая крохотная машина — один пиксель.

Но что толку? Сфумато ничего не завершал уже целые гигасекунды, и свидетельство тому — Лист, захламлённое кладбище идей. Время поджимает. В очерченных Салаи рамках ничего не успеть.

Но тот передал и другое.

Сфумато открыл мыслепакет о принципе прецедентности и понял, что именно должен сделать.

* * *

Одна килосекунда.

Сфумато принялся намечать мыслецепочку своего любимого, её ветки и хеши, блоки, которыми Салаи поделился. Ядром стал миг, когда Салаи прибыл на Лист, серебристый блеск его «я»-флота в небе; чувство, что Сфумато больше не одинок; любопытство и изумление, которые в нём всегда будил Салаи, обещание нового, загадочная дельфинья улыбка.

Как только он нашёл эту эмоцию, остальное было делом техники.

Сфумато ещё не потерял нооиды лазерной матрицы Листа. Хватило мысли, и лазеры стали источниками запутанных фотонов. Суда его «я»-флота создавали волноводы и фотонные кристаллы, — квантовые вентили, — и строились на фоне Солнца в тщательно продуманные формации.

Девяносто семь секунд.

Сфумато включил лазеры. От Листа сыпанул сноп лучей. Те пронизали суда и вентили внутри них, запутываясь, интерферируя, игрою света рисуя внутри Сфумато портрет Салаи.

Портрет был сложным квантовым состоянием, фотоны в котором были запутаны так, как никогда ещё во Вселенной, а их взаимодействие имитировало мыслецепочку Салаи. И принцип прецедентности говорил, что если провести измерения, Вселенной придётся бросить кости и выдать новый закон, нечто неподдающееся симуляции, нечто за пределами Великого искушения.

Сфумато берёг непрочный портрет внутри себя и ждал.

Тридцать секунд.

Десять.

Туча Критиков взорвалась, тормозя. В миллионофакельной вспышке антивещества они дружно свернули. Тёмное ядро Карнавала, — ему отвернуть было труднее, — прошло рядом с Листом, и колечко Дайсона заволновалось в приливных силах. Но ядро миновало Лист — и тоже развернулось к Сфумато.