Портрет тирана

К очередному историческому съезду была приурочена Всесоюзная художественная выставка. Она открылась в Третьяковской галерее. Скульптор Меркуров представил выставкому два бюста, Ленина и Сталина — медные, кованые парадные портреты. Голосование на выставочной комиссии в два тура, на первом туре — открытое. Все 47 членов комиссии подняли, естественно, руки. Некоторые даже по две… Второй тур. Голосование тайное. «За» подано только два голоса, остальные бросили черные шары.

Но этот случай, как бы он ни был прискорбен, не мог повлиять на монолитность народа. И примером послужить не мог, ибо остался в тайне. Кучка «безродных космополитов» показала генсеку кукиш в кармане — разве это протест?

…Может быть все-таки отправить Выставком в лагеря? Однако, на Лубянке эти дурни, все сорок семь, признаются, что кинули черные шары. И не узнать, кто же те двое, что любят тебя?

Совсем другое дело простой народ. Одно удовольствие читать письма трудящихся. Тут и безмерная любовь, и бескорыстная преданность. И все искреннее, от души.

Поступление писем курировал после войны Анастас Микоян. Его контора функционировала круглые сутки. В двух комнатах, за большими столами, дюжина девушек сортировала корреспонденцию Вождю. Письма поступали в больших бумажных мешках, их высыпали на цветастые подносы. Жалобы на голод и холод, на произвол властей, бросали в корзину, верноподданные послания складывали на столе.

Однажды, около трех часов утра, в комнате появился Сталин. Он поздоровался с девчатами, подошел к столу и взял поднос. Кто-то подскочил к генсеку:

— Иосиф Виссарионович, что Вы! Мы еще не успели подготовить…

— Вот и хорошо. Это мне и нужно, — ответил Вождь и скрылся с подносом.

Потом был нагоняй. «Кто посмел скрывать от меня письма трудящихся?! Каждое письмо это глас народа. Разве вам не понятно? Если еще раз замечу… уволю всех.»

Микоян устроил свой нагоняй и пообещал: если хоть одно крамольное письмо попадет на стол Хозяина, то уже лично он, Микоян, позаботится о судьбе виновной.

С того дня мешки с письмами подвергались особой предварительной проверке в специальном подвале и лишь тогда попадали наверх, к девчатам-сортировщицам.

Поток писем не иссякал, не мог иссякнуть — так было запущено с самого начала. Все чаще в письмах трудящихся проявлялась забота о здоровье Вождя. Миллионы сыновей и дочерей Отца и Учителя боялись остаться сиротами. Они просили товарища Сталина жить вечно. Такие письма подручные охотно приносили генсеку. Они тоже боялись перемен. Сталин — это удобно: не надо думать, не надо ничего решать. Сталин — символ стабильности, покой. Кто знает, что принесет им новый хозяин, Маленков или еще кто. А вдруг скипетром генсека завладеет товарищ Берия?..

А Сталин предчувствовал скорый конец. Сказалась, вероятно, его гениальная прозорливость. Удвоилась его раздражительность, утроилась жестокость. «Дело Кремлевских врачей» возвращает нас к обстоятельствам смерти Жданова. У него развилась стенокардия, к такому мнению пришли кремлевские профессора. На их беду рентгенолог Лидия Тимашук, изучив электрокардиограмму, диагнозировала инфаркт. Меж тем Андрей Жданов, никем не предупрежденный, вел себя в санатории неосторожно.

Когда до Органов дошло мнение Тимашук, ее принудили написать официальное заявление, опровергающее мнение профессоров. На основании этого документа Лубянка, по команде генсека, состряпала дело.

Министром госбезопасности в ту пору был В.С. Абакумов. Когда начальник следственного отдела пришел с материалами по «Делу врачей», Абакумов выгнал его из кабинета. ЦК затребовал показания врача Этингера, заключенного в Таганскую тюрьму. Оказалось, он погиб под пытками. Сталин вызвал к себе Абакумова. Из ЦК министр вернулся на Лубянку уже в качестве арестанта. Он был слишком примитивен для столь высокой должности.

Среди кремлевских врачей было много евреев, значит делу можно было придать определенную политическую окраску. В отличие от «Ленинградского дела», эта кампания имела большую прессу, в конце 1952 года. Антисемитизм давно получил статус официальной государственной политики. Тут нечего скрывать от народа. Пусть народ знает, на что способны жиды. То есть евреи. Пусть в меру сил участвует в искоренении. Вместе с другими арестовали лейб-медика Хозяина профессора-кардиолога Владимира Никитича Виноградова. Сын сельского дьякона, он отличался мирным нравом, коллекционировал старинные иконы, картины. На Лубянке в нем проснулось неожиданное упорство, он отказался подписывать сочинение тюремных драматургов. Следователь обратился к новому министру. Игнатьев тоже не знал, как быть.

При первом же случае Игнатьев спросил Сталина:

— Что нам делать с Виноградовым?

— Не знаешь, что надо делать, да? Дай ему связь с Джойнтом. Он человек слабохарактерный, добрый. Он тебе все подпишет.

Игнатьев осмелился напомнить Хозяину, что Виноградов, некоторым образом, русский…

— Харашо. Тогда дай ему английский шпионаж. Англия покровительствует Джойнту — все сходится.

— Но он ничего не подписывает, требует довести до вашего сведения, что он ни в чем не виноват.