Портрет в коричневых тонах (ЛП)

Линн позировала для изображающей Саломею картины в шёлковом кружеве телесного цвета под неустанным взглядом своей матери. Элиза Соммерс больше не могла упрямиться с прежней твёрдостью, когда её дочери оказали огромную честь послужить образцом для статуи Республика, что возвышалась бы в самом центре Площади собрания. Кампания по объединению капиталов длилась целые месяцы, в течение которых люди содействовали ей, чем могли. Школьники вносили по несколько сентаво, вдовы делали пожертвования в размере нескольких долларов, а магнаты, в том числе и Фелисиано Родригес де Санта Крус, отдавали на общее дело чеки с внушительной суммой. Газеты ежедневно публиковали информацию о собранных за предыдущий день средствах, и поступали подобным образом до тех пор, пока на руках не оказалось достаточно денег, чтобы заказать памятник знаменитому скульптору, специально приглашённому из Филадельфии для столь честолюбивого проекта. Самые видные семьи города соперничали между собой, устраивая как можно лучше танцы и праздничную обстановку. Таким способом они хотели предоставить мастеру возможность сделать стоящий выбор среди их же дочерей; ведь уже было известно, что модель, служащая статуе Республики, непременно станет символом города Сан-Франциско, поэтому все молодые девушки стремились удостоиться подобной чести. Скульптор, человек современный со смелыми идеями, на протяжении целых недель искал идеальную девушку, однако ж, ни одна из них так его и не устроила. Чтобы представлять напористую американскую нацию, сформированную из мужественных иммигрантов, прибывших сюда с четырёх сторон света, было бы желательно остановиться на той, кто сочетает в себе черты нескольких рас, - объявил мастер. Спонсоры проекта и власти города изумились такому известию не на шутку. Белые просто не могли себе представить, что люди другого цвета кожи, оказывается, тоже считаются полноценными гражданами, и никто не хотел и слышать какие-то разговоры о некой мулатке, господствующей в этом восхвалённом городе на обелиске в центре Площади собрания, как к тому стремился скульптор. Калифорния была впереди всех в вопросах искусства, о чём не переставали высказываться газеты, но вовлекать туда же и мулатку – это было явным перебором. Скульптор вот-вот бы уступил давлению общества и предпочёл бы потомственную датчанку, если бы случайно не зашёл в кондитерскую Элизы Соммерс с намерением несколько утешиться там, съев шоколадный эклер, а заодно и не увидел бы Линн. Именно такую молодую особу мастер столь долго искал для своей статуи: высокого роста, ладно сложенная, идеальной конституции. Девушка обладала не только достоинством императрицы и классическими чертами лица, но также скульптор наконец-то разглядел и желаемое для себя экзотическое своеобразие. В ней было что-то большее, нежели гармония, что-то особенное, трудно поддающееся описанию словами, некая смесь восточного и западного, чувственности и невинности, силы и нежности – всё это в своей совокупности окончательно обольстило мужчину. Когда мастер сообщил матери, что в качестве модели выбрал именно её дочь, убеждённый в представившейся возможности наконец-то воздать огромные почести скромной до сих пор семье кондитеров, то со стороны женщины встретил стойкое сопротивление. Элизе Соммерс надоело терять время, следя за Линн в мастерских фотографов, чьё единственное задание состояло в том, что нужно было всего лишь одним пальцем придерживать пуговицу. Мысль проделывать подобное перед ничтожным человечишкой, который планировал сделать бронзовую статую высотой в несколько метров, женщина сочла весьма докучливой. Линн же так гордилась стать в ближайшем будущем прообразом статуи Республика, что девушке просто не хватило смелости отказаться. Скульптор видел для себя опасность, которая заключалась в следующем, а именно: нужно будет убедить мать в том, что короткая туника и есть наиболее подходящий наряд для этого случая. Ведь она до сих пор не видела связи между североамериканской республикой и национальной одеждой греков, но, в конце концов, разрешила-таки Линн позировать с обнажёнными ногами и руками, хотя груди, по мнению Элизы, стоило всё же прикрыть.

Линн жила, чуждаясь различных опасений своей матери сберечь девственность дочери, окончательно затерявшись в мире собственных романтических фантазий. За исключением разве что вызывающих беспокойство внешних очертаний телосложения, девушка, в общем-то, не отличалась от остальных; это была ничем не примечательная молодая особа, кто, как и прочие, увлекалась переписыванием стихотворений в тетрадки с розовыми страницами и коллекционированием фарфоровых миниатюр. Вялость Линн была отнюдь не элегантностью, а всего лишь ленью, как и присущая ей меланхолия не представляла собой никакую загадку, а говорила о внутренней бессодержательности девушки. «Оставьте человека в покое; пока я жив, Линн ни в чём не будет нуждаться», - обещал брат Лаки неоднократно, потому что он и был тем единственным человеком, который трезво понимал, до чего безмозглой была его сестра.