Портрет в коричневых тонах (ЛП)

Она влюбилась в Фелисиано, когда тот был красивым и честолюбивым молодым человеком, хозяином нескольких шахт с серебром на севере Чили. Этой любовью молодая женщина навлекла на собственную персону гнев своего отца Августина дель Валье. В исторических документах страны Чили он значится основателем мелкой и скупой политической партии ультраконсерваторов, исчезнувшей более двух десятилетий назад, но до сих пор каждому очень бы хотелось её возродить точно ощипанную и патетическую птицу феникс. Её поддерживала всё та же любовь к этому человеку, когда решила для себя запретить ему входить в свою спальню именно в том возрасте, в котором мужская природа взывала к объятиям сильнее всего. В отличие от молодой женщины, Фелисиано созревал с каким-то особым благородством. Хотя волосы и начинали седеть, сам по-прежнему оставался мужчиной весёлым, страстным и таким же сумасбродом.

Паулине нравились собственное расположение духа и мысль о том, что этот кабальеро с великолепной фамилией вёл свой род от сефардских евреев, и из-под его шёлковых рубашек с вышитыми инициалами выглядывала татуировка распутника, приобретённая в порту во время очередной попойки. Она стремилась вновь и вновь слышать те глупости, что шептал молодой человек во времена, когда оба всё ещё кувыркались в кровати при зажжённых лампах. И даже отдала бы всё ради того, чтобы опять заснуть, ощущая под головой голубого дракона, который, написанный нестираемой краской, украшал плечо её мужа. И никогда не думала, что благоверный желал того же самого. Для Фелисиано она всегда была несколько вызывающей невестой, с которой тот сбежал в годы своей молодости, единственной женщиной, кем до сих пор восхищался и кого боялся. Мне пришло в голову, что эта пара и вовсе не переставала любить друг друга, даже несмотря на бешеную силу их стычек, при которых не могли не вздрагивать все жители этого дома. Объятия, ранее приносившие обоим столько счастья, сменились боями не на шутку, которые достигали наивысшего пика в долгосрочных передышках и незабываемой мести, что олицетворяла собой флорентийская кровать. Тем не менее, никакое оскорбление не поставило точку в их взаимоотношениях вплоть до самого конца; когда, сражённый инсультом, он упал замертво, они всё равно были вместе благодаря завидному сообществу мошенников.

Однажды, когда капитан Джон Соммерс уверился в том, что мифическую мебель погрузили на повозку, и кучер понял все его распоряжения, он отправился пешком по направлению к Чайна-тауну, как то делал в каждое своё посещение города Сан-Франциско. Тем не менее, на этот раз молодому человеку не хватило решимости, и уже через две куадры пришлось прибегнуть к наёмному экипажу. Он поднялся с усилием, указал водителю нужный адрес и, запыхавшись от подобных действий, откинулся на сиденье. Все эти симптомы начались год назад, но обострились они лишь последние недели; так, ноги его уже едва держали, а в голове был сплошной туман: мужчина вынужден был бороться без передышки с искушением оставить, в конце-то концов, это тусклое безразличие, что вот-вот завладело бы его душой. Родная сестра молодого человека, Роза была первой, кто обратил внимание на то, что какие-то вещи идут совсем не так, как должно, а сам он между тем всё ещё не чувствовал боли. И думал о ней с улыбкой на устах: ведь это был самый близкий и самый любимый человек, смысл его блуждающего существования, куда более реальная личность, разделяющая крепкую привязанность к дочери Элизе или любой женщине, которую обнимал юноша во время долгого скитания из порта в порт.

Молодость Розы Соммерс прошла в Чили, рядом с её старшим братом, Джереми, но после его смерти женщина возвратилась в Англию, чтобы состариться на своей родине. Она жила в Лондоне, в небольшом домике, располагающимся в нескольких куадрах от театров и оперы, в том квартале, где, по крайней мере, что-то происходит и где могла жить, потакая своим прихотям. Женщина уже не была опрятной ключницей своего брата Джереми, и теперь могла дать полную волю своему эксцентричному настроению. Обычно она одевалась, точно пребывающая в опале актриса, чтобы выпить чашку чая в гостинице Савой, или же наряжалась в духе русской графини и шла на прогулку с собакой. Женщина стала подругой нищих и уличных музыкантов, тратила свои сбережения на различные пустяки и милостыню. «Ничто не даёт такую свободу, какую предоставляет возраст», - говаривала женщина, подсчитывая собственные морщины и ощущая себя счастливой. «Это не возраст, сестра, но особая экономическая ситуация, что наступила в результате твоей писательской деятельности», - возразил Джон Соммерс.