Портрет в коричневых тонах (ЛП)

Сеньорита Пинеда сходу выпалила, что, мол, работавшим на Годоя негодяям удалось ворваться в библиотеку Золотой век, побивая на своём пути попадавших под руку, а затем они ещё куда-то отвезли и дона Педро Тея в закрытом экипаже. Моя бабушка так и замерла с вилкой в воздухе, невольно ожидая чего-то большего, нежели сухого подтверждения скандального появления женщины, едва знавшей сеньора Тея, и никак не могла понять, почему новость была столь срочной. Ведь женщина даже не осознавала, что библиотекарь чуть ли не ежедневно бывал в доме, причём неизменно входил с чёрного хода, чтобы печатать революционные памфлеты на типографии, заблаговременно спрятанной под её собственной крышей. Нивея, Вильямс и сеньорита Пинеда, напротив, вполне могли догадаться о последствиях, заключавшихся в том, что несчастного Тея просто вынудят во всём сознаться, и точно знали, что человек рано или поздно так и поступит, ведь методы Годоя ещё никого не вводили в заблуждение. Я видела, как все трое обменялись взглядами отчаяния, и, несмотря на то, что я не понимала саму суть происходящего, его причину я, тем не менее, себе чётко вообразила.

- Неужели подобное случилось лишь из-за прибора, что у нас находится в заброшенной комнате? – спросила я.

- Какого такого аппарата? – воскликнула моя бабушка.

- Нет, нет, никакого аппарата, - незамедлительно возразила я, сразу же вспомнив о тайном договоре, однако Паулина дель Валье не позволила мне продолжить, тут же схватила за ухо и как следует встряхнула с неприсущим ей ожесточением.

- Какого аппарата, я тебя спрашиваю, чёртова ты соплячка! – кричала она на меня.

- Оставьте в покое девочку, Паулина. К этому она не имеет совершенно никакого отношения. На самом деле, речь идёт о некой типографии… - сказал Фредерик Вильямс.

- Типографии? Здесь, в моём собственном доме? – рычала моя бабушка.

- Боюсь, что да, тётя, - прошептала Нивея.

- Проклятие! Что же нам теперь делать! – и эта матриархальная сеньора плюхнулась на стул, зажав голову руками и шепча, что, мол, собственная семья её же и предала и что мы, глупцы, каких поискать, ещё заплатим за подобную неосторожность. Ведь когда-то она встретила Нивею с распростёртыми объятиями и приютила её, а теперь только посмотрите, как женщина отплатила за проявленное гостеприимство. И если Фредерик об этом бы не узнал, все могли бы прочувствовать последствия сложившейся ситуации на собственной шкуре; тогда не оказались бы мы ни в Англии, ни в Калифорнии. А там, собственно, мы и должны были быть, когда стало понятно, как обстоит дело в Чили. И ещё бабушка добавила, что больше никогда в своей жизни не хотела видеть сеньориту Пинеда и запретила той когда-либо впредь переступать порог её дома или даже пытаться заговаривать с её внучкой.

Фредерик Вильямс получил в своё распоряжение экипаж и объявил, что отправляется «решать проблему». Однако это вовсе не успокоило мою бабушку, но лишь ещё больше испугало. Сеньорита Матильда Пинеда попрощалась со мной, вышла, и более свою учительницу я не видела даже многие годы спустя. Вильямс отправился прямиком в североамериканское дипломатическое представительство и там попросил разрешение поговорить с мистером Патриком Эгоном, своим другом и товарищем по бриджу, кто в данный момент возглавлял официальный банкет, на котором присутствовали и другие члены дипломатического корпуса. Эгон обожал правительство. Хотя, с другой стороны, этот человек одновременно был очень уж демократичным, как и практически все янки, а, значит, презирал методы Годоя. Он выслушал наедине всё, что сказал Фредерик Вильямс, и немедленно отправился поговорить с министром внутренних дел, кто принял человека этим же вечером, хотя и объяснил, что, мол, не в его власти ходатайствовать за заключённого. И всё же, ему удалось добиться встречи с президентом, которая имела место уже на следующие сутки в час ночи. Это, пожалуй, была самая длинная ночь, которую пережили все обитатели дома моей бабушки. Никто тогда не ложился спать. Я же провела памятную ночь, скорчившись в обнимку с Карамело в кресле холла, пока тут же суетилась вся прислуга, занимаясь чемоданами и баулами. Одновременно сновали туда-сюда няни и кормилицы со спящими на руках малышами Нивеи, а также поварихи с объёмными корзинами продовольствия. В экипажи поместили буквально всё, включая даже пару клеток с любимыми птицами моей бабушки. Вильямс вместе с садовником, этим надёжным человеком, разобрали типографию, а её части спрятали в глубине внутреннего двора; все компрометирующие бумаги тогда же были и сожжены. К рассвету у входа уже стояли две повозки для членов семьи, четверо, во всеоружии, слуг и лошадь, готовая вывезти нас из Сантьяго. Оставшаяся прислуга решила на время укрыться в ближайшей церкви, откуда ещё несколько экипажей забрали бы их чуть позже. Фредерик Вильямс не хотел нас сопровождать.

- Я ответственен за случившееся, а потому останусь защищать дом, - сказал он.

- Ваша жизнь куда ценнее этого дома и всего остального, что у меня есть, пожалуйста, поедемте с нами, - умоляла его Паулина дель Валье.