Портрет в сандаловой рамке

Повернувшись к стене, он осатанело замолотил кулаками. Потом затих, тихо стукаясь о стену лбом. Видимо, напряженно думал и, наконец, — решился! Вернулся к столу, сел напротив Веры.

— Хорошо. Выкладываю все на чистоту. Только не перебивайте, только не перебивайте вы, ради Бога!. Исповедь странника… Бред идиота.

Господи, с чего начать? Сколько раз я представлял этот разговор и теперь растерялся, как прогульщик на экзамене. Не смотрите на меня так… Я не преступник. Не аферист. Хотя… Решайте сами!

Он нахмурился, закрыл ладонью глаза и заговорил, словно сам с собой:

— Бывает так, что события нагромождаются в некий хаос… Ну, знаете, когда проявляется фото, то сначала выступают наиболее затемненные детали. И ничего понять невозможно. Изображение проступает медленно, позволяя постепенно угадывать знакомые черты… Вначале я не понимал ничего. Потом приехал в Брюссель и нашел вас. Понимаете?

— Нет, — чистосердечно призналась Вера. — . С какой стати вас заинтересовала моя персона?

— Не торопите меня, умоляю… Я и так запутался. Дело в том, что некий Феликс Бобров, небрежно порывшись в Лубянских досье, оболгал моего деда. Он предъявил ему самое страшное обвинение — предательство. Я решил выследить вас — женщину Феликса… И купить или украсть добытые вами для него документы. Документы по этому делу.

— Документы для Феликса?! Я ничего для него не добывала! Никогда!

— А письма Анны, хранившиеся за портретом? Я поселился над вашей головой — да, да — в мансарде этого дома. И мое распахнутое окно расположено как раз над вашим. Здесь тихие ночи, а русский язык звучит так загадочно. Никто не поймет — можно говорить, не таясь. Вы не боялись чужих ушей.

— Подслушивали… Подслушивали то, что я сочиняла про Анну… Как гадко… Я то думала, что на чердаке ремонтируют крышу, когда слышала шаги… Вы шпионили за мой…

— Не только. Не мог же я сутками караулить у окна ваше летучее воображение. У вас приятнейшая манера не запирать двери комнаты.

— Ага! Вот, значит, как… Вы воровски пробрались сюда?… И включали мой диктофон… Отвратительно… — Вера еле сдерживалась, чтобы немедля не выгнать этого распоясавшегося наглеца. — Вы нечистоплотны.

— Согласен. Ради торжества истины я способен на многое. Кажется, ваш Феликс тоже не стесняется в средствах — какие-то сведения купит, какие-то украдет, а что-то и присочинит.

— Я пустила вас сюда не для того, чтобы обсуждать моего друга.

— Справедливое замечание. Прошу прощенья. Постараюсь не отклоняться от нашего дела. Итак, я попытался собрать информацию по «Делу Тисо» — назовем его так. И самое странное, что она фантастическим образом совпала с вашим вымыслом! Совпала! Отчасти понятно, ведь вы «сочиняли» на основе подлинных документов. Описывали их историю, прочитав письма…

Вера достала пачку листков и положила перед своим гостем.

Глеб в недоумении перебрал бумаги: — Что это?

— То, что вы назвали «Письма Анны». Здесь только одна записка, написанная в ожидании Мишеля. Он часто уезжал на задания и Анна старалась подавить тревогу.

— «Тебя нет, тебя нет, тебя нет…» — прочел Глеб. Нечто лирическое. И куча листков с цитатами из Библии! Откуда они? Объясните, если вы уж такая ясновидящая.

— Представьте поздний дождливый вечер. Брюссель — осень 1944. Дождливая, страшная ночь. Анна ждет. Она не имеет право доверять свои чувства бумаге. Она открывает Евангелие…

17

Анна взяла том Библии, раскрыла наугад, шевеля губами прочла нечто ее взволновавшее, села к письменному столу отца и начала быстро писать, макая перо в серебряную чернильницу: «Любовь никогда не перестанет, хотя и пророчества прекратятся и языки умолкнут и знания упразднятся…» Апостол Павел.: — Любовь никогда не перестанет… — прошептала она, задумчиво промокая написанное качалкой пресс-папье. — Кабы так, кабы так…

В дверях раздался тихий стук и она помчалась открывать. На пороге стоял Поль. Вымокший до нити, с темными прямыми прядями, прилипшими ко лбу. Дрожащие губы улыбались.

— Что случилось, что? — Анна впустила его, пугаясь этой улыбки.

— Мишель п- п-просил п- п-передать, что его не будет в Париже несколько дней. Тетушка в Брюгге п- п — при смерти, — еле выговорил он, заикаясь больше обычного.

— При смерти? Что это значит? С Мишелем что то случилось? — еще больше испугалась Анна.

— Нет! Не волнуйтесь вы так: с ним все в порядке. Просто — надо быть осторожнее.

— «Осторожней!», а сам разгуливаешь в комендантский час.

— Я здесь все подворотни знаю.

— Господи, да ты же промок насквозь! Марш в ванну я дам тебе вещи отца. Живо переоденься, а я пока разогрею суп. С фасолью — сегодня сварила. Да, да, мсье Поль, я вас никуда не отпущу.

Отправив парня в ванну, она сложила листок с цитатой Апостола Павла, и спрятала его за портрет, достала тарелки, поставила чашки.

Поль, одетый в мешковатый альпийский свитер и длинны брюки профессора выглядел нелепо и был смущен этим.

— У — у — у ужасно… — опустив руки по швам, он смотрел на Анну с тихой влюбленностью.

— Живо за стол! Вначале суп, потом чай с малиновым джемом. И булка свежая. Не стесняйся, я вовсе не голодаю.