Портрет в сандаловой рамке

— Но не фашистка! — Михаил решил идти до конца. — Вообще я вот что думаю… Я ведь и по легенде и по истине — холостяк. Засиделся. Пора жениться.

— Что!? Да ты хоть сам соображаешь, что такое говоришь? — Николай Гаврилович вскочил от возмущения. — Вот так капитан! Вот так конспиратор! Пригреть под боком врага! В военное время! Уму не постижимо, на что ты рассчитываешь?! — Косых сел, стараясь взять себя в руки: — Ладно, я постараюсь замять это дело. Ну, приударил за бабешкой, чего не бывает. Но только уж, Михаил Кириллович, будьте любезны, чтобы духу ее больше не было! В 24 часа! — Кулак саданул по столу. — По совести, мне тебя от дела отстранить надо. Так ведь люди все на перечет! На Михаиле Левашове, по существу, вся здешняя разведсеть держится.

Мишель молчал, сжав ладонями голову: — Я не могу бросить ее.

— Тебя что, учить надо? Учить, как от опасных связей отделываться?

— Это не связь. Это моя жизнь.

— Тогда иди и застрелись. Потому что такой разведчик гроша ломанного не стоит. Тебе напомнить, кто она? Н-е-м-ка!

— Она наша! Целиком наша! Головой отвечаю!

— Идиот! «Ваша» она в постели. И это, уж извини, во вторую очередь. А в первую и по существу — враг! Враг номер один! И никаких «но»!

— Косых заметался по комнате, расшвыривая вазочки, кружевные салфетки, статуэтки. — Как здесь душу-то уберечь! Мешают. Сопляки влюбленные и дело изгадят и тебя в кровище вымажут, не отмоешься… Не стану я тебе, капитан, мораль читать про то, что важнее — женщина или Родина. Сам сообрази.

— Я спрячу ее.

— Не-ет, дорогой! Ее спрячем мы. Тебе не надо знать, где будет скрываться эта женщина. Это не дружеский совет. Это приказ.

16

Прошла неделя, а на Жуже ничего не изменилось. Те же негры, но на других креслах, смотрели футбол по телевизору, распивая пиво. Араб с лотком «драгоценностей» предлагал крупной, жилистой даме с мужской стрижкой крупную нить кораллов, подставляя зеркальце. Черные глаза смотрели на покупательницу с трудно выразимым восторгом: — Ой, королева, красавица, одалиска! Вы еще бирюзу примерьте! Постойте… Куда делась бирюза, что чернявая девчонка примеряла и пошла подружке показывать? Ну и осел ты, Ахмет! — он сильно ударил себя ладонью по лбу. — Такой доверчивый стал! Сплошные убытки.

— Одно ворье вокруг, — согласилась толстуха, наблюдавшая от своего прилавка эту сцену. — Работать стало не возможно. Вчера Леду с лебедем стащили! Килограммов шесть. Муранское стекло!.

Обойдя навязчивого араба, Вера подошла к продавщице: — Добрый день, мадам Переньи.

— Добрый! Я вас узнала. В прошлое воскресенье мы беседовали под дождем. Знаете, я ведь специально берегу для вас это старинный валлийский лубок. Смотрите, какие синие лебеди и зеленые русалки! Красотища сказочная! — представила она деревяшку, разрисованную в стиле российских лебединых ковриков.

— Спасибо. Но меня интересует портрет… — Вера огляделась, ища глазами овальную рамку. — В сандаловой рамке. Помните?

— Его купили. В тот же вечер. Мсье солидный такой очень заинтересовался рамкой. Я же говорила — уникальная резьба. Не огорчайтесь, милая, я обязательно подберу для вас что-нибудь подобное. Вы ведь пока не собираетесь уезжать? Я могла бы позвонить вам, как только появится интересная вещица… Оставьте свой номер, мадмуазель!

Да куда же вы!.. Вот припустилась.

— А ты проверь, все ли на месте, — посоветовал толстухе араб.

…К вечеру, разумеется, пошел дождь. Вылезать из квартиры вовсе не хотелось. Но обещание, данное дочери, погнало Веру в кафе, расположенное за углом. Она заказала томатный суп и не без удовольствия наполняла густой пряной жидкостью поднывавший желудок. По окнам кафе бежали струйки, мокрый асфальт отражал огни витрин. Парочка мимов, певших на Жуже о Венском лесе, стояли под навесом обувного магазина в прозрачных целлофановых плащах — как куклы в упаковке, споря о приглянувшейся паре обуви. Они еще не сняли грим и, видимо, не завершили рабочий день, но погода требовала сухой обуви. Люди под зонтами торопливо шли мимо, кто-то выбегал из дверей магазинов прямо к собственным авто и спешил удалялся в теплые, полные семейного уюта дома. Зябко кутаясь в вязаную шаль, Вера остро ощущала сырость, неустроенность, собственное одиночество. Может, и впрямь — все это чушь. Расписать стену по-быстрому и рвануть в Москву под надежный бок Феликса?

— Извините, такой ливень. Придется переждать за чашечкой кофе. Позволите? — к ней, не дождавшись разрешения, подсел мужчина с большой дымящейся чашкой, распространявшей приятный кофейный аромат. У «донжуана», как она прозвала незнакомца на озере Женваль, темнел под глазом приличный синяк.

— А, это опять вы, любитель рыжиков и приключений. Что это там под глазом? Дрались? — Вера отлично помнила, как схватился донжуан с «кожаным».

— Ненавижу ублюдков! Черт знает, откуда это у меня — как услышу немецкий марш — кулаки чешутся. А ведь в Германии частенько бываю и друзей хороших имею. Прекрасных, уверяю вас, людей! А тут — завелся как мальчишка. Вломил пацану по крупному. Ну и меня, чертяки озверелые, задели…