Портрет в сандаловой рамке

— Весьма сожалею, что не смогу выслушать ваш рассказ, — Вера решительно поднялась. — Мой обед завершен и, можете не волноваться, — я не ела куропаток. — Она взглянула в серые насмешливые глаза донжуана. — Приятного аппетита.

Она отошла к деревянному парапету у озера и стала бросать крошки печенья выводку утят. При этом выглядела совершенно умиротворенной, но как кипело внутри возмущение! «- Сбежала! Значит, этот ценитель рыжиков понравился тебе, странница! Комплекс той самой «идиотской истории» засел в башке словно обломок снаряда после тяжкого ранения. Решила ведь, что глупости, от которых получаются такие девчонки, как Машуля — самые умные глупости, а испугалась. Все от того, что тайком мечтаешь однажды столкнуться с ним. И на каждого широкоплечего обаяшку смотришь с надеждой — а вдруг? До чего же противно ошибаться. И больно… И стыдно, и страшно. Страшно снова потерять…».

К ресторанчику с треском подкатили мотоциклисты, заполнив вечернюю тишину лязгом и грохотом «тяжелого рока». Бритоголовые парни в черной коже по-хозяйски вступили на заставленную столиками площадку.

«Хайль, Гитлер!» — отсалютовал присутствующим один из парней. Никто из посетителей не ответил. Подтянулись остальные мотоциклисты и принялись за дело — расшвыривали стулья, подтаскивали лавки, устраивая большой помост. Кто-то из «кожаных» задел сидящую за столиком женщину. Ее спутник решил вступится за честь своей дамы. Но едва он успел подняться, «кожаный» схватил смельчака за рубашку и гаркнул нечто устрашающее. Мужчина, рассказывавший Вере про отравление рябчиками, в одно мгновение оказался на месте конфликта и, ловко вывернув бритоголовому руку, уложил его в траву. Но тут на помощь поверженному дружку подоспела остальная команда. Посетители ринулись врассыпную. Загремела рассыпавшаяся с перевернутых столиков посуда, послышались вопли и крики: «Полиция!»

Вера отвернулась и пошла вдоль озера.

«Интересно, это тот ресторанчик, где танцевали Мишель с Анной? Конечно, нет. Их тут десятки. И вообще! Танцевали-то они в моем воображении! Стоп! Они танцевали. Танцевали! И я буду думать, что именно здесь. Да, да — здесь!» — твердо решила она.

— Они разбили мой фотоаппарат! — кричал кто-то на веранде ресторана. — Держите вон того, бритого… Свистели полицейские, бушевал «Рамштайн», а мирный закат так любовно окрашивал всякую былинку, всякий размахавшийся кулак. Сияли золотом железки брошенных мотоциклов…

Вера прибавила шаг.

13

Разлука казалась Анне бесконечной. Мишеля не было уже три дня. На стене над диваном висел портрет в сандаловой рамке. Теперь они были вдвоем — растерянная Анна и ее счастливый двойник из недавнего прошлого. Из окна доносилось пение уличных музыкантов — старый романс, казавшийся раньше таким милым. А теперь озноб пробирал от наивной грусти, казавшейся пророческой.

— Обещала нам весна,
Что не кончится она:
Будут птицы веселиться,
Навсегда умчатся прочь
снежный мрак и злая ночь
Обещала нам счастье весна… —

бодро пели два тонких голоса. А потом, проиграв нечто печальное на аккордеоне, перешли в другую тональность:

— Как же это и когда
наступили холода?
В стылом саване земля,
птиц не слышно, лишь беда…
— Осторожно подкралась беда…

Анна закрыла окно, задернула бархатные шторы, подтянула в часах опустившуюся гирю и упорно уставилась на маятник. Казалось, он устал ходить из стороны в сторону, а стрелки и вовсе застыли. Не выдержав бесконечного ожидания, Анна вскочила, взяла тетрадку и стала быстро писать:

«…Тебя нет. Тебя нет. Тебя нет. Это стучат часы. Много, много раз. Я пишу, чтобы меньше дрожали руки. Вернись, пожалуйста, вернись. Ты же обещал, что мы никогда не расстанемся. Я не смогу без тебя. Без тебя ничего не нужно. Ничего не может быть. Ничего! Ты же сам сказал: разлука — маленькая смерть. Нет! Нельзя так думать! Нельзя. Я смотрю на портрет и она соглашается со мной — та счастливая, еще ничего не ведавшая женщина. Она говорит: все будет хорошо, надо только научиться ждать и быть сильной…»

В дверях задребезжал звонок. Анна впустила в кабинет немецкого офицера и только тут узнала его. Казалось, Вернер тоже был удивлен встрече.

— Добрый день, мадмуазель… У вас не заперта дверь, но я на всякий случай позвонил. Собственно, я по объявлению насчет Истории Франко-Прусской войны в пяти томах. Указан этот адрес. Вот уж не ожидал увидать вас вместо уважаемого научного старикана! Приятнейшая встреча…

— Объявление дала я. Приходится понемногу распродавать книги моего отца. Он был профессором истории в Университете.

— Так Руперт Грас — ваш отец? Известный в Европе специалист, гордость германской науки. У фроляйн отличная наследственность.

— Присядьте, я принесу книги.

Она вышла и быстрый взгляд Вернера нескромно пробежал оставленное на столе письмо.