– Как вы знаете, мы с Софией разводились с шумом. Отношения у нас были окончательно испорчены, и она вела себя вызывающе, где только могла. – Он немного помолчал. – Нельзя сказать, чтобы это был особенно приятный период моей жизни. Но потом разразился скандал. – Теперь Макс повернулся ко мне лицом. – Я получил на экспертизу картину, как оказалось, это был Рембрандт. Это была неизвестная работа и, если бы мне удалось установить авторство, это можно было бы считать немыслимым везением. Владелец, Джонатан Раш, по вполне понятным причинам не хотел, чтобы вокруг открытия устраивали ажиотаж, так что вместо того, чтобы везти картину в музей, он привез ее ко мне – я специализировался именно на этом периоде. Однажды вечером, когда я как раз работал с картиной и был весьма взволнован, – мне показалось, что я практически знаю ответ, – мне позвонил один из секретарей Раша и попросил встретиться с его шефом в ресторане, где я часто бывал. Я пошел, заперев картину у себя в хранилище. Раш не появился, я нигде его не нашел и вскоре вернулся домой. Было поздно, и я уже больше не работал. На следующее утро, когда я пошел за картиной, ее не оказалось на месте. Вы можете вообразить, что со мной было
– Да. Так вот, я как раз собирался позвонить в полицию, чтобы заявить о краже, когда блюстители порядка сами явились ко мне. Я подумал, что они нашли картину, но они, как оказалось, пришли не поэтому. Они принялись задавать мне кучу всяких вопросов на счет того, что я делал накануне вечером. Я, естественно, все рассказал. В ответ я услышал, что подозреваюсь в убийстве Дэвида Бэнкрофта, художественного критика. Он был найден мертвым, с огнестрельным ранением, в одной из аллей рядом с рестораном, где я был накануне. Всем было хорошо известно, что мы не слишком большие друзья, нас разделяли профессиональные разногласия и личная неприязнь. Я его всегда не переваривал.
– А... а София? При чем тут она?
– Она видела меня в ресторане и, узнав об убийстве, донесла в полицию. К тому же она слышала, как Бэнкрофт с кем-то спорил возле ресторана на улице, и подумала, что со мной.
– Ой, Макс, мне даже трудно поверить! Ну как можно быть такой мстительной!
Он невесело усмехнулся.
–
Я почувствовала, что кровь отхлынула от моего лица, и с трудом вымолвила:
– И что же это была за улика?
– Фотография. Хотя полиция ничего не знала о краже, у них была фотография картины. Они мне ее показали, и я подтвердил, что это пропавшая картина, хотя я не мог понять, откуда у них снимок. Оказалось, его нашли на теле Бэнкрофта. Вот оно как. Мотив, обстоятельства – все работало против меня. Но я как-то не мог взять в толк, зачем мне было организовывать какую-то кражу, потом опознавать картину – причем по фотографии, найденной на теле человека, которого я предполагал убить.
Я нахмурилась.
– Значит, кто-нибудь все же убил Дэвида Бэнкрофта. Но зачем? И кто украл Рембрандта?
– Вот в этом-то и загвоздка. Разумеется, это всего лишь мое предположение, но я почти убежден, что прав. У Джонатана Раша много сотрудников, нескольким из них было известно о картине, и, вероятно, они проболтались. Во всяком случае, кроме меня и Раша, только они знали о ее существовании. Тот факт, что позвонил мне один из этих людей, свидетельствует о том, что он был замешан. А возможно, он работал и не один. В общем, им ничего не стоило сфотографировать картину до того, как Раш передал ее мне, и отдать фотографию Бэнкрофту. Должен сказать, что одной из причин моей нелюбви к Бэнкрофту была его причастность к черному рынку. Кто бы ни украл картину, – без его посредничества при перепродаже все равно бы не обошлось. Что-то, видимо, там сорвалось, и Бэнкрофта убрали. Подставить легче всего было именно меня, и, вызвав меня из дому, можно было не только украсть картину, но еще и подстроить так, чтобы я оказался на месте убийства.
– Но, вероятно, было повторное расследование, после того как вас отпустили?