Портреты эпохи: Андрей Вознесенский, Владимир Высоцкий, Юрий Любимов, Андрей Тарковский, Андрей Кончаловский, Василий Аксенов…

Оглядываясь на пройденное, меня не раз одолевает самоирония – неужто ворожба Ванги и ее благословение витали надо мной?

* * *

Кажется, что 30-летие после встречи с Вангой вобрало в себя наиболее счастливые мгновения, быть может, это называется «личный ренессанс». Однако не стоит предполагать, что в то же самое время в моей частной жизни не случалось ситуаций трагедийных. Людей другого склада, не умевших «держать удар» и не имеющих самообладания, они бы уж точно сломали. Сколько их в нашем окружении было раздавлено унижениями? Начну с того самого месяца, когда под улюлюканье сплетников мы сбежали, образовав семью с Андреем Вознесенским.

Из стихотворения «ЗАМЕРЛИ»:

Заведи мне ладони за плечи,

обойми,
только губы дыхнут об мои,
только море за спинами плещет.

Наши спины – как лунные раковины,

что замкнулись за нами сейчас.
Мы заслушаемся, прислонясь.
Мы – как формула жизни двоякая.

На ветру мировых клоунад

заслоняем своими плечами
возникающее меж нами —
как ладонями пламя хранят.

Если правда душа в каждой клеточке,

свои форточки отвори.
В моих порах стрижами заплещутся
души пойманные твои!

Все становится тайное явным.

Неужели под свистопад
разомкнемся немым изваяньем —
как раковины не гудят?

А пока нажимай, заваруха,

на скорлупы упругие спин!
Это нас прижимает друг к другу.

Спим.

Из стихотворения «КИЖ-ОЗЕРО»:

Мы – Кижи,

я – киж, а ты – кижиха.
Ни души.
И все наши пожитки —
ты, да я, да простенький плащишко,
да два прошлых,
чтобы распроститься!
Мы чужи
наветам и наушникам,
те Кижи
решат твое замужество,
надоело прятаться и мучиться,
лживые обрыдли стеллажи,
люди мы – не электроужи,
от шпионов, от домашней лжи
нас с тобой упрятали Кижи.

Спят Кижи,

как совы на нашесте,
ворожбы,
пожарища,
нашествия.
Мы свежи —
как заросли и воды,
оккупированные
свободой!
Кыш, Кижи…
…а где-нибудь на Каме
два подобья наших с рюкзаками,
он, она —
и все их багажи,
убежали и – недосягаемы.
Через всю Россию
   ночниками
      их костры – как микромятежи.

Раньше в скит бежали от грехов,

нынче удаляются в любовь.

Горожанка сходит с теплохода.

В сруб вошла. Смыкаются над ней,
как репейник вровень небосводу,
купола мохнатые Кижей.

Чем томит тоска ее душевная?

Вы, Кижи,
непредотвратимое крушение
отведите от ее души.
Завтра эта женщина оставит
дом, семью и стены запалит.
Вы, Кижи, кружитесь скорбной стаей.
Сердце ее тайное болит.

Женщиною быть – самосожженье,

самовозрожденье из огня.
Сколько раз служила ты мишенью?!
Сколько еще будешь за меня?!

Есть Второе Сердце – как дыханье.

Перенапряжение души
       порождает
новое познанье…
       Будьте акушерами, Кижи.

Наше безумие шло под гул тройной канонады: профессионального окружения, «света», друзей, родителей и власти. Эхо правительственных залпов звучало с 8 марта, Дня женской солидарности, когда тогдашний глава страны Н. С. Хрущев боролся с передовой интеллигенцией. На этих встречах громили художественное инакомыслие: живопись, музыку, литературу. Аукались кампании 1949–1951 годов. Над головой Андрея и его поэзией был занесен державный кулак, едва не стоивший ему жизни.