Портреты эпохи: Андрей Вознесенский, Владимир Высоцкий, Юрий Любимов, Андрей Тарковский, Андрей Кончаловский, Василий Аксенов…

В Париже я окунулась в прежнюю жизнь, и не знаю, как сложилась бы моя судьба, но однажды я познакомилась с американцем, молодым человеком, поэтом Генри Карлейлем. Мы поженились, он потянул меня за собой в Америку. И вот я через несколько лет вернулась туда снова. Правда, я еще украла несколько месяцев, после женитьбы мы еще пожили в Париже, там у нас родился сын Миша. Мне так хотелось передать сыну все, что знаю. Я воспитывала его в духе уважения к русской культуре, я верила в принципы русской педагогики и настояла на своем, хотя некоторые мои усилия не встречали поддержки у окружающих. Я же сама продолжала заниматься живописью, и до сих пор, как ты видишь по этим стенам, регулярно, раза два в неделю рисую. В Штатах мой муж начал работать в литературном издательстве «Кнопф», и это помогло мне довольно быстро найти круг друзей с общими духовными интересами. Писатели: Уильям и Роз Стайроны, Артур и Инга Миллеры, Филип Рот, Норман Мейлер, художники Наум Габо и Колдер, а также Татьяна Яковлева и Алекс Либерман – большинство из них тебе хорошо знакомы. Мы жили в Коннектикуте, все они были, по существу, нашими соседями. Теперь, когда мы из Нью-Йорка перебрались в Сан-Франциско (Генри здесь родился и вырос), я сохранила связь с моими друзьями, хотя мне и не хватает Нью-Йорка. Только в Нью-Йорке есть нечто, напоминающее жизнь Парижа, остальная Америка совершенно другая, хоть и во многом замечательная. В основном и в Нью-Йорке я сохранила оба свои пристрастия: к живописи, к литературе.

Мою судьбу переменило внезапное предложение в конце 1959 года журнала «Паризьен ревю» поехать в Россию и взять интервью у Бориса Леонидовича Пастернака. Это было неслыханно и совсем неожиданно, но обращение ко мне вызывалось особыми причинами – знанием русского языка и традициями Леонида Андреева. В те годы многие молодые литераторы считали честью даже прочитать рукопись для этого журнала или дать внутреннюю рецензию. У редакции были попытки послать кого-то к Пастернаку, но взять интервью им не удалось, посланный даже не увиделся с поэтом. В журнале знали, что мой отец был знаком с Борисом Леонидовичем, встречался с ним не однажды в Берлине, а потом в Переделкине. Об их встречах я впоследствии написала уже в своем интервью. Все это было удачей огромной, но я стремилась в Москву не только из-за встречи с Пастернаком, мне хотелось услышать хотя бы в записи голос моего деда, узнать о нем какие-нибудь подробности. Живой связью с ним был Корней Иванович Чуковский. У нас с ним была даже такая шутливая история. Чуковский уверял, что в свое время в Финляндии, где он много времени провел с Леонидом Андреевым, тот неоднократно одалживал ему деньги. Вернее, дед их давал, а обратно брать не хотел, и теперь Чуковский, всучивая мне деньги, говорил: купи себе подарок в Москве от деда. Вот сто рублей – это я тебе возвращаю мой долг ему. Я не перечила, брала. А когда уходила, совала их ему обратно в карман. Это было некое соревнование между нами. Когда я попросила познакомить меня с Пастернаком, Чуковский не отказался, но, подведя меня к пастернаковской даче, сказал: «Дальше действуй сама». Я так и поступила. В тот раз я не попала к Пастернаку, а через несколько дней, в январе 1960-го, подъехала на такси – беседа состоялась. С тобой мы познакомились года четыре спустя, когда вы уже поженились с Вознесенским, не правда ли?

– Как все же получилось, что Пастернак откликнулся на твое предложение?

– Он очень любил моих родителей. Ему понравились мои вопросы, и он согласился ответить на них. Интервью оказалось удачным, в Нью-Йорке были довольны. И это дало новый толчок моей жизни. Потом я брала интервью для «Паризьен ревю» у многих, к примеру у Ильи Эренбурга, Артура Миллера, Андрея Вознесенского, Евгения Евтушенко.

В тот мой первый приезд меня приглашали всюду, возрождался огромный интерес к Леониду Андрееву, его только начинали печатать снова, я как бы явилась живой связью с ним. Из интервью с Пастернаком впоследствии выросла книга «Голоса в снегу». Вот и вторая книга, мы сделали ее с Ингой Морат-Миллер, она – о Пастернаке. А в «Голосах» портреты русских писателей, художников тех лет. Я встречалась с людьми старшего поколения, не только с Корнеем Ивановичем, еще были живы Анна Ахматова, Надежда Мандельштам и Фаворский. Больше всего я дружила с Надеждой Яковлевной, бывала у нее регулярно. Представление о ней как об очень мрачной, высушенной горем и лишениями женщине, родившееся, скорее всего, из ее мемуаров, не совсем оправданно, я ее помню другой, еще молодой и доброй.