Портреты и размышления

Он не слишком жалует любопытствующих чужаков, льстецов и подхалимов. С самой лучшей стороны он проявляет себя тогда, когда имеет дело со своими, в особенности когда те приходят к нему за советом, и вообще со всяким, будь то даже странствующий чужеземец, кто попал в настоящую беду. Не в такую беду, которую он называет салонной. Он не любит салонной литературы — по отношению к ней он нетерпим. Но когда дело касается подлинной беды, вы не обнаружите и следа нетерпимости с его стороны…

Ричард Олдингтон {ˇ}

Всякий, кто следит за литературой XX века, знает, что Ричард Олдингтон^{8} — писатель исключительной одаренности. Его нельзя называть просто «романистом», «поэтом» или «критиком», поскольку в каждом из этих «жанров» он уже создал значительное число произведений, несомненно обладающих самыми высокими достоинствами. Так что достижения его налицо. Он идет собственным путем и занимает особое положение. Книги его переведены более чем в десяти странах, а читают их во всем мире. Он по праву принадлежит к немногим современным английским писателям, имеющим поистине мировую славу. А ведь он еще совсем молодой человек — родился он в 1892 году.

Ни одно из произведений Олдингтона не оставляет равнодушным. Оно самым непосредственным образом воздействует на читателя, что является характерной чертой натур сильных. Однако для того, чтобы по достоинству оценить его, впрочем как и любого другого писателя, следует понять, что же кроется за этим непосредственным впечатлением. Сейчас, когда готовится к выпуску серийное издание его произведений, существенно важно попытаться понять, как же все-таки следует рассматривать его творчество. Это в какой-то мере оправдывает написание моей брошюры, хотя, я надеюсь, в ближайшем будущем будут предприняты новые и более успешные попытки.

Начну с очевидного. Творчество Олдингтона наполнено жизнью. Достаточно взять в руки любую его книгу, чтобы уже через несколько минут почувствовать эту жизненную энергию, этот жар души, кипенье мысли; слова льются естественно и плавно, и создается впечатление, что способность его воспринимать мир, страдать и восторгаться во много раз превышает все наши способности.

Что значит «наполнено жизнью»? Прочтите «Все люди — враги»^{9}, «Избранные стихотворения»^{10} или «Сон в Люксембургском саду»^{11}, и вы почувствуете, что это выражение буквально точно. Вас охватит ощущение жизни необыкновенно полной, вы почувствуете тот вкус к ней, без которого все жизненные впечатления были бы мертвы. И этот вкус к жизни, это тепло присутствуют во всем, что он пишет, они — в самой основе его дарования.

Немногие писатели обладают этим стремлением к разнообразию впечатлений в пределах одной жизни. Я не имею в виду интерес стороннего наблюдателя, такой, например, какой был у Бальзака, поскольку он есть у многих писателей, но то подлинное страстное ощущение собственной радости и страдания, которое испытывает всякий, одиноко идущий по жизни человек. И именно это ощущение Олдингтон с поразительной непосредственностью сообщает читателю, он заставляет нас прикоснуться к живым впечатлениям других людей, на что мы, в общем-то, не могли и надеяться.

Впечатления эти, как я уже говорил, разнообразны и глубоки. «Жить здесь и теперь» — таков его лозунг, и относится это ко всем его ощущениям, переживаниям, мыслям. Автор с такой уверенностью, убежденностью сообщает их читателю, что невольно начинаешь воспринимать их как свой опыт. Выражено все с величайшим жаром и авторитетностью. Странно говорить об авторитетности, при том что имеется в виду выражение радости непосредственного бытия, и тем не менее вряд ли найдется здесь более точное слово. Подлинность и сила его переживаний несомненны. Понимаешь, что у этого человека они именно такие. Множество писателей рассуждало о «жизни чувств». Но очень часто в этом было нечто вымученное, фальшивое. Они, можно сказать, пели не своим голосом. Но в случае с Олдингтоном подобные сомнения в искренности полностью исключены. Мы глубоко и искренне ощущаем те страсти, восторги и страданья, которые ощущал он сам. А его способность на эти чувства исключительна. Вот почему он дарит нам возможность пережить мгновения, недоступные простому смертному. Вот почему он может сообщить нам представление об опыте настолько глубоком и в то же время непосредственном, что мы уже никогда не сможем смотреть на мир прежними глазами.

Вместе с тем ряд читателей почувствовали в его книгах «горечь» и «резкость», которые вытеснили для них все другие впечатления. Несомненно, как только выдвигается та или иная критическая формула, она с поразительной быстротой становится общим местом. Мы в большей степени подвержены чужим влияниям, чем отдаем себе в этом отчет. Соответственно не так уж трудно положить начало критической моде, которая в своем развитии может стать опасной. Держа в подсознании готовое словечко «горечь», мы приступаем к чтению книги и — усматриваем горечь в каждой строке, не утруждая себя поисками иного смысла.