Портреты пером

Михайлов влюбился в жену лесовода (будущего публициста) Николая Васильевича Шелгунова, Людмилу Петровну, и посвящал Полонского в свои сердечные тайны. У Шелгуновых детей не было, мужа Людмила Петровна звала по имени-отчеству, оба говорили друг другу «вы»… Михайлову она ответила взаимностью, и Полонский тоже об этом знал. Но мужа она не оставила, и они поселились втроем — вместе с Михайловым, что шокировало многих знакомых, особенно Марию Федоровну Штакеншнейдер.

Михайлов писал Полонскому в Женеву: «Ты знаешь, что не только во всем нашем кругу, но и вообще нет для меня человека столь близкого, как ты».

Но так как Михайлов письма писать ленился, Полонский из-за границы охотнее вел переписку с Людмилой Петровной, зная, что Михайлову она все перескажет. И в письме из Рима он просил ее «уговорить Михайлова душой, пером, головой и сердцем быть моим помощником в деле издания кушелевского журнала — мысль об этом издании заранее меня сокрушает».

В Риме этой зимой жил Тургенев — в гостинице «Англетер». Полонский с ним встретился. Сотрудничать в предполагаемом журнале Тургенев отказался: Кушелева считал он просто дурачком и мнения своего от Полонского, наверно, скрывать не стал.

Полонский переехал с улицы Виа Феличе в гостиницу «Минерва», жил теперь рядом с Кушелевым. Написал в Петербург Марии Федоровне Штакеншнейдер: «Граф Кушелев по временам кажется мне так глуп, что я внутренне прихожу в отчаяние. О русской литературе он знает не больше гимназиста 4 класса. Множество имен громких и в иностранной литературе для него неизвестны, а между тем говорит, что Русское слово произведет переворот в литературе и, что хуже всего, страшно в этом уверен. Это по секрету». По секрету — чтобы не компрометировать журнал, в котором сам собирался принимать участие.

Получив ответное письмо Шелгуновой и Михайлова, Полонский написал Шелгуновой:

«Благодарю за совет принять предложение Кушелева, я принял его потому, что нельзя было не принять, у меня оставалось в кармане несколько франков и за последним из них уже зияла черная бездна…

Я надеюсь быть в России в начале июня месяца и немедленно хлопотать о собирании статей. И в этом случае попросите Михайлова помочь мне — главное, не найдет ли он нам хорошего и с бойким пером критика. Рекомендуют нам Григорьева Аполлона, но Григорьев как критик, по моему мнению, бочка меду и ложка дегтя, — черт его знает, какие у него иногда нелепые страницы выходят, — да и то на непогрешимость его эстетического чутья я, грешный человек, не очень полагаюсь…»

Аполлона Григорьева рекомендовал Кушелеву Майков. Ныне Григорьев обретался во Флоренции — приехал туда как гувернер семьи одного из князей Трубецких.

Полонский рекомендовал Кушелеву приобрести для журнала новый — по слухам, уже законченный — роман Гончарова «Обломов». Кушелев выразил готовность заплатить за этот роман.

«Жизнь самая нелепая в Риме — каждый день гости до 4 часов ночи», — писал Полонский Майкову. Таков был стиль жизни графа и графини, приходилось к нему приноравливаться — хочешь не хочешь. Душой этих вечеров — или, вернее, ночей — была сама графиня, а также ее брат Николай Иванович Кроль, тщедушный, с козлиной бородкой и хриплым голосом. Человек это был неглупый, образованный, к тому же стихотворец (правда, посредственный), заинтересованный в будущем журнале.

Зима в Риме стояла необычно холодная, ночами бывали заморозки до трех градусов ниже нуля, так что замерзали фонтаны на площади дель По́поло. Днем граф и графиня кутались, как только могли, и сидели у затопленного камина.

В начале марта они узнали, что в Рим приехал известный магнетизер и спирит Даниэль Юм. Он разъезжал по всей Европе (Полонский видел его в Баден-Бадене) и давал сеансы для избранной публики. Разумеется, за немалые деньги.

Вот что рассказывает сам Юм (в книге «Incidents in my life»):