Портреты пером

«В страхе быть ограбленным, мой рейс отказался плыть далее до дуновения попутного ветра», — рассказывает Тепляков. Ибо рейс полагал безопасным путешествие только под парусом, а никак не тогда, когда матросы тянули канжу на канате, ступая по берегу. «Около десяти часов, — рассказывает далее Тепляков, — я заставил однако рейса тронуться с места. Но его опасения едва не сбылись при приближении к Тахте. Там новая толпа вооруженных феллахов бросилась на нашу барку в намерении овладеть ею и переправиться на противоположную сторону, но, может быть, наш флаг спас канжу». Потом выяснилось, что феллахи караулили на берегу Нила какого-то чиновника (может быть, сборщика податей), чтобы с ним расправиться.

Канжа доплыла до города Кенэ. Отсюда Тепляков отправил, через местного агента французского консульства, письмо Медему — сообщил о неожиданных опасностях, встреченных на пути.

Оставил Кенэ и поплыл дальше. На другой день он увидел долину Фивскую: развалины Мединет-Абу справа, Луксор и Карнак слева. Канжа причалила у Луксора, сразу появился местный проводник, и вместе с ним и своим драгоманом Тепляков отправился обозревать памятники древнего Египта.

Пять дней он осматривал аллею сфинксов в Карнаке, развалины Мединет-Абу и древних Фив. Увиденное подробно описывал в дневнике.

Вечером 23 сентября отправились в обратный путь. Из-за безветрия шли на веслах, и вся команда пела арабские песни: рейс запевал, а матросы подхватывали хором и в такт песни взмахивали веслами.

Снова остановка в Кенэ.

Он нанес визит местному губернатору. В доме встретил его старик турок, слуги принесли трубки и кофе. Тепляков подал старику свой буюрлды. Старик начал читать бумагу вверх ногами, затем передал своему соседу, молодому турку. Оказалось что молодой турок и есть губернатор, а старик — сборщик податей.

Губернатор пригласил гостя в свою комнату, сюда тоже подали кофе и трубки. В разговоре Тепляков, между прочим, пожаловался не леность своих матросов, из-за которой добирался он от Каира до Луксора целых тринадцать дней. Немедленно губернатор послал солдата к канже, тот привел с собой рейса. Рейс бросился к ногам губернатора, униженно поцеловал бахрому дивана. Тепляков сжалился и попросил губернатора не наказывать этого человека, ограничиться словесными наставлениями. Рейс поклялся за себя и своих матросов, что лениться не будет, и опять поцеловал диванную бахрому.

Когда снова тронулись в путь, матросы рьяно взялись за весла, но их рвение кончилось, как только канжа отплыла на некоторое расстояние от Кенэ.

Вскоре Тепляков, первый раз за время путешествия, увидел на грязной береговой отмели небольшого спящего крокодила: «Он подпустил нас к себе так близко, что я вздумал застрелить его из своего карманного пистолета, но крокодил не дождался, пополз к воде и скрылся».

На другое утро матросы указали Теплякову на двух огромных крокодилов: они бросились с берега в реку в тот самый момент, когда он после купанья выходил из воды. «Аллах керим» — бог милостив…

Запись в дневнике 28 сентября: «До солнечного восхода был я разбужен моим драгоманом с известием, что мы находимся перед деревней Маабде. Проводник ожидает уже меня для посещения знаменитой пещеры Самунской». Видимо, об этом посещении Тепляков договаривался заранее, еще на пути вверх по реке.

Втроем подошли к пещере у подошвы горы. Сначала надо было спуститься вниз, потом пробираться по горизонтальным ходам и переходам. «Всего более мучили нас летучие мыши, которые миллионами налетали на наши свечи, — рассказывает Тепляков. — Изредка своды возвышались, но большей частью мы пробирались вперед ползком… Из описаний гг. путешественников я ожидал увидеть сцену, подобную заколдованному кладбищу в „Роберте Дьяволе“ — ничуть не бывало. Пройдя еще несколько переходов, я увидел себя посреди разметанных повсюду мумий, из которых только две-три сохранили образ человеческий… Тут проводник объявил, что больше нечего видеть. Взбешенный ничтожеством зрелища, купленного столькими опасностями и трудами, я объявил, что непременно выпрошу ему сто палочных ударов, если он не покажет все, что надобно, в пещере». «Аллах, аллах! — воскликнул взбешенный в свою очередь проводник, седобородый араб. — Вот уже пятьдесят лет, как я один показываю франкам эту пещеру, и до сих пор никто не видел ничего больше».

После этого проводник объявил, что не выведет недовольного путешественника из пещеры, не получив предварительно бакшиш. Драгоман пытался усовестить старика — напрасно. Тогда Тепляков выхватил пистолет и заявил проводнику, что превратит в мумию его самого, если он немедленно не поможет выбраться на свет божий.

Проводник испугался и, уже выйдя из пещеры, кланялся и просил прощения. Тепляков пожалел его, конечно, и вместо обещанных палок проводник получил, что хотел, — бакшиш.

Обратное путешествие вниз по Нилу тянулось десять дней — лишь на три дня быстрее, нежели вверх по течению: как назло, часто дул встречный ветер. Но только один Тепляков изводился и маялся на канже: кроме него, тут никто никуда не спешил.