Портреты византийских интеллектуалов. Три очерка

О последних годах жизни Николая Кавасилы мы знаем лишь по четырем письмам к нему соимператора Мануила Палеолога, написанным в период между 1387 и 1391 гг. и письму к Кавасиле монаха Иосифа Вриенния с Крита (180, 63). Из этих писем ясно, что Николай Кавасила после 1387 г. жил в Манганском монастыре близ Константинополя, занимался писательской деятельностью, но не терял интереса к политическим перипетиям, беспокоился о судьбе родины. Мануил Палеолог с горечью сообщил в одном из писем Кавасиле о падении его родного города Фессалоники (180, 65; 27, 38—39). В последующих своих письмах с Лесбоса Мануил Палеолог называет Кавасилу «прозорливым и мудрым человеком», «главным другом», «путеводителем истины и учителем» (27, 46, 39, 41, 46). Позднее, находясь в силу обстоятельств в подчинении у турецкого султана, Мануил Палеолог продолжал переписку с Кавасилой, рассчитывая на его понимание. Димитрий же Кидонис, учитель Мануила, осуждал в это время своего ученика.

Биография Николая Кавасилы последних его дней в какой-то степени восстанавливается благодаря письму к нему Иосифа Вриенния с Крита. Послание представляет пылкий энкомий в адрес Кавасилы (180, 66), прославляемого Иосифом за мудрость, понимание красоты, защиту православной веры в то время, когда она подвергалась ударам (23, 31). По всей вероятности, Николай Кавасила выполняет в этот период некоторые официальные миссии, играет роль в церковных делах и в теологии.

Был ли Николай Кавасила духовным лицом? По этому поводу много споров в научной литературе. Ошибка тех, кто считал его митрополитом Фессалоники (путая с его дядей Николом Кавасилой или с Константином Кавасилой), еще раз опровергнута Аф. Ангелопулосом. Исследуя надпись на фреске из часовни Предтечи в храме Протата на Афоне, прочитанной некогда Г. Милле как «Николай Кавасила», Ангелопулос доказывает, что в верхней левой части фрески написано не «Николай Кавасила», а «святой Кавасила»; в верхней же правой части, которая не привлекла внимания Милле, после проведенной очистки извести была обнаружена надпись «Константин» (180, 68, рис. 3, 4). Кроме того, сравнение этой фрески с более старой — в храме Перивлепты в Охриде (Там же, рис. 5, 6) доказывает, что на них изображено одно и то же лицо — архиепископ Охрида Константин Кавасила. Таким образом старая версия об епископстве Николая еще раз опровергнута[54].

Ряд исследователей считают, что Николай Кавасила оставался в течение всей жизни светским лицом (34, 10; 209, 49). Другие полагают, что он в конце жизни в соответствии с византийским обычаем принял монашество (336, 86—87). Аф. Ангелопулос в пользу последнего предположения приводит следующие аргументы. Иоанн Кантакузин, вспоминая в мемуарах о выдвижении Николая Кавасилы в качестве кандидата на патриарший престол в 1353 г., замечает, что тот в это время «был еще частным лицом». Ангелопулос считает это «еще» (eti) доказательством того, что Кавасила должен был принять монашество до 1370 г., времени написания мемуаров Иоанна Кантакузина (180, 71). Кроме того, Аф. Ангелопулос полагает, что «Изъяснение Божественной Литургии» мог написать только служитель алтаря, поскольку в сочинении ощущается присутствие личного опыта автора (Там же, 72). Вернее всего, Ангелопулос прав: Николай Кавасила был в конце жизни монахом или клириком[55]. Как бы то ни было, созданием сочинения «Семь слов о Жизни во Христе», восславившего человека и мир любви, Николай Кавасила занял достойное место в поздневизантийской философии.

Очерк третий АЛЕКСЕЙ МАКРЕМВОЛИТ: МИР И ОБЩЕСТВО ГЛАЗАМИ УЧИТЕЛЯ

Имя Алексея Макремволита не выделяется так ярко на творческом небосклоне поздней Византии, как имена его современников — Димитрия Кидониса и Николая Кавасилы. Макремволит избран здесь скорее как альтернатива им. Он выходец из средних слоев, а не аристократ, как его коллеги по перу. Он не получил столь блестящего образования, как они. Сочинения Алексея Макремволита не украшены изящными риторическими приемами, изысканной вуалью иносказания. Он далек от богословских проблем и более «приземлен» в своих поисках и сомнениях. Наконец, в отличие от Димитрия Кидониса и Николая Кавасилы, не вступивших как истинные философы в брак, Макремволит имел жену и детей. Американский исследователь И. Шевченко относит Алексея Макремволита к «полуинтеллектуалам» (339, 172; 338, 202). Именно поэтому он и стал третьим героем этой книги — с тем, чтобы по возможности отразить византийский творческий мир не в одном цвете, а с некоторыми полутонами.

Высокообразованный ритор — явление более характерное для византийской писательской среды, хотя и «полуинтеллектуалов» было предостаточно. Однако сочинения Алексея Макремволита, несомненно, лучшие из тех, что не отмечены высокой эрудицией. Его опусы по-своему уникальны — своей откровенностью, бесхитростностью, близостью к реальной жизни и настроениям среднего городского люда. Если Димитрий Кидонис и Николай Кавасила — люди элиты, то Алексей Макремволит— человек из народа.