Портреты византийских интеллектуалов. Три очерка

Описывая и комментируя мучительную жизнь Лукия-осла на мельнице, автор «Аллегории...» попутно дает читателям христианские наставления относительно нравственности: «Лучше оскопление, чем неукротимая страсть к соитию, ибо в чрезмерной филимании обнаруживается слабость души» (там же).'

Жизнь Лукия на мельнице толкуется Алексеем Макремволитом как время его душевных терзаний и раскаяния: «Мучилась душа и сжигалась памятью позорных и нелепых дел» (Там же). И в силу наступившего раскаяния Лукия Господь приходил к нему на помощь всякий раз в самый крайний момент. Так, неожиданное спасение Лукия-осла от смерти в огне объясняется Алексеем Макремволитом как деяние господа: «...Огонь погасила вода крестящего отца (ten floga to tou theiou baptismatos hudor apesbesen.— Там же). Так Лукий прошел через таинство крещения.

Жизнь Лукия у иерея Алексей Макремволит рассматривает как шаг на пути к спасению. Нося изображение Бога на своей спине, Лукий «принимал участие в таинствах и стал обиталищем бога» (Там же). Осел начал тайно принимать человеческую пищу — хлеб и вино, т. е. приобщился к таинству причащения. Проискам Палестры интерпретатор противопоставил Надежду, которой был движим Лукий, принявший образ осла. И только вкушение роз способствовало превращению неразумного существа в человека (Там же, 23). Эпизод с розами представляется Алексею Макремволиту — в соответствии с текстом Священного писания — напоминанием о Христовом благоухании[61].

В «Аллегории...» чувствуется стремление примирить Лукиана с образом мыслей, присущим эпохе XIV в. Алексей Макремволит хочет «улучшить» Лукиана, сделать его пригодным для восприятия христианским читателем. Бытовые детали фабулы «Лукия, или осла» насыщаются у Макремволита символикой, якобы скрывающей истинный высокий смысл повести. Сюжетные ситуации получают наивно-серьезную нравоучительную интерпретацию. Несомненно, направленность Макремволитова толкования определена не только символизмом христианского миропонимания, но и тем духом иносказания, подтекста, который в высшей степени характерен для византийской литературы XIV в. Натянутость, подчас нелогичность этих объяснений свидетельствует о том, что Алексей Макремволит обратился к повести Лукиана отнюдь не для его критики или защиты, а из стремления устранить, убрать все то, что не сообразно с моральными нормами его времени. Языческие непристойности были подправлены идеей благочестивости.

Приписывая повести не присущий ей аллегоризм, Алексей Макремволит, таким образом, пытается «акклиматизировать» ее в византийских условиях. Но адаптирование сочинения, автор которого смеется и издевается, выглядит, несомненно, несколько искусственным.

По всей вероятности, Алексею Макремволиту была известна сокращенная версия «Лукия, или осла», поскольку некоторые эпизоды повести, которые было бы трудно принять с позиции проповедуемой писателем назидательности, у Макремволита не получили толкования. Так, в «Аллегории...» обойден молчанием сюжетный момент, связанный с непристойным поведением жрецов, прятавших украденное за пазухой у богини, а также те места повести, которые имеют отчетливо эротическую окраску.

В «Аллегории...» Алексея Макремволита, не являющейся, разумеется, сочинением высокого полета, отражен тот пласт византийской культуры, который порой связывают с «непонятой античностью». Скорее всего, «Аллегория...»— это дидактический опус, адресованный юношеству, вступающему в жизнь: здесь и нравоучительные формулы (в том числе и по части отношения к женщине), здесь и «ключ» желательного с точки зрения среднего учителя восприятия античной литературы, интерес к которой никогда не угасал в Византии, но степень ее понимания во многом определялась уровнем интеллектуальности.

Раньше все были равны

Сила Алексея Макремволита как писателя не в толковании античного романа. Уникальны по силе своей достоверности тс образы реальной жизни, которые нашли отражение на страницах «Разговора между богатыми и бедными» и «Плача на разрушение св. Софии». Для этих сочинений не свойственно стремление спрятать мысль между строк, высказать свое отношение к событиям сегодняшнего дня едва понятным полунамеком, что в высшей степени отличает элитарную литературу.

Прежде чем обратиться к живой картине византийского общества середины XIV в., жестким оценкам, данным соотечественникам Алексеем Макремволитом, обратимся к его общественному идеалу, к той его мировоззренческой платформе, с позиции которой он так остро ощущал социальное кощунство современной ему жизни.