Портреты заговорили

«Я не требую от вас полной правды, я только смиренно спрашиваю имя того цветка, который в данное время остановил полёт[409] нашей желанной бабочки. Увы, все те, кого вы покинули здесь (в Тригорском.— Н. Р.), вянут, ожидая вас. Не говорю вам, чтобы годы были здесь ни при чём, но приезжайте наконец поскорее собрать их последние ароматы[410]. Теперь прощайте, самое ясное, что я должна вам сказать на свой счёт, это то, что я сохраню о вас самое нежное воспоминание, всецело основанное на дружбе, не прочтите на любви.

Натали Пушкина.

Моя сестра просит напомнить вам о себе — шушечка <…>»

(последнее слово по-русски.— Н. Р.). В письме чувствуется добрая, внимательная к друзьям мужа женщина, какой и была Наталья Николаевна. Письмо это даже довольно литературно, но трудно признать в его авторе даму большого света.

Мне думается, что в своё время H. H. Пушкина, быть может, чувствовала себя привольнее и веселее в гостях у калужских купеческих дочек, чем, скажем, в малой столовой Фикельмонов в тот день, когда кроме блистательной хозяйки там были умная приятельница Пушкина Александра Осиповна Смирнова-Россет и блестящая пианистка Лебцельтерн. При изучении источников, и в особенности писем сестёр Гончаровых к брату Дмитрию, чувствуется порой, что и Наталья Николаевна, и её сёстры, выросшие главным образом в Калужских поместьях, мало были подготовлены к вступлению в большой петербургский свет. Кроме того, их, несомненно, угнетала постоянная материальная необеспеченность, которую они должны были остро испытывать, вращаясь преимущественно в кругу богатых людей. В смысле отношений высшего петербургского общества к только что появившимся там сёстрам Гончаровым характерно письмо Екатерины Николаевны от 16 октября 1834 года, в котором имеется такая фраза: «Мы делаем множество визитов, что нас не очень-то забавляет, а на нас смотрят как на белых медведей — что это за сёстры мадам Пушкиной, так как именно так графиня Фикельмон представила нас на своём рауте некоторым дамам».

Однако, на удивление, Гончаровы очень быстро (по тому времени) освоились в обществе, которое поначалу отнеслось к ним весьма сдержанно. Обратимся снова к письмам Екатерины Николаевны к брату. «Нет ничего ужаснее, — пишет она в ноябре 1835 года, — чем первая зима в Петербурге, — но вторая — совсем другое дело. Теперь, когда мы уже заняли своё место, никто не осмеливается наступать нам на ноги, а самые гордые дамы, которые в прошлом году едва отвечали нам на поклон, теперь здороваются с нами первые, что также влияет на наших кавалеров. Лишь бы всё шло как сейчас, и мы будем довольны, потому что годы испытания здесь длятся не одну зиму, а мы уже сейчас чувствуем себя совершенно свободно в самом начале второй зимы, слава богу, и я тебе признаюсь, что если мне случается увидеть во сне, что я уезжаю из Петербурга, я просыпаюсь вся в слезах и чувствую себя такой счастливой, видя, что это только сон».

Не прошло и года, сёстры Гончаровы стали украшением высшего света. «Мы здесь слывём превосходными наездницами; когда мы проезжаем верхами, со всех сторон и на всех языках, какие только можно себе представить, все восторгаются прекрасными амазонками» (14 июля 1836 г.). «…Мы были здесь в большой моде, так как ты должен знать, что наши таланты в искусстве верховой езды наделали много шуму, что нас очень смущает» (15 сентября 1836 г.).

Кому же провинциальные барышни Гончаровы были обязаны тем, что они быстро заняли прочное и блестящее положение в большом петербургском свете? Не приходится сомневаться, прежде всего, конечно, доброте и трогательной заботливости их младшей сестры. Пушкин, как известно, поначалу противился желанию жены приблизить сестёр к большому свету и двору и даже предсказывал возможность неудачи в этом. «Охота тебе думать,— писал Пушкин жене, — о помещении сестёр во дворец. Во-первых, вероятно, откажут; а во-вторых, коли и возьмут, то подумай, что за скверные толки пойдут по свинскому Петербургу. Ты слишком хороша, мой ангел, чтобы пускаться в просительницы. Погоди, овдовеешь, постареешь — тогда, пожалуй, будь салопницей и титулярной советницей. Мой совет тебе и сёстрам быть подале от двора; в нём толку мало. Вы же не богаты. На тётку нельзя вам всем навалиться» (11 июня 1834 г.).