Портреты заговорили

Как и сейчас, здание представляло собою замкнутый вытянутый прямоугольник[515]. По набережной и наполовину по Суворовской площади оно имело четыре этажа, всё крыло, параллельное соседнему дворцу Ольденбургских, было двухэтажным. Со стороны Марсова поля во времена Пушкина особняк имел не четыре, как сейчас, а три этажа. Тесный в настоящее время двор был гораздо просторнее, так как пересекающей его сейчас галереи с проездом посередине не существовало.

В дни праздников кареты въезжали в ворота и, обогнув двор, останавливались у подъезда. Стояли они, как предполагает С. А. Рейсер, на Марсовом поле, так как на относительно узкой набережной места было недостаточно. К входу со стороны Невы, можно думать, в торжественных случаях подъезжали лишь наиболее важные гости, и в том числе, конечно, особы императорской фамилии. В «почётном дворе» их каретам пришлось бы ждать очереди. В обычные приёмные дни все посетители, Пушкин в том числе, вероятно, пользовались главным входом с набережной или же поднимались в квартиру посла по лестнице с Марсова поля.

Длинный фасад со стороны Суворовской площади первоначально был почти глухой стеной; окна соответствующих комнат выходили во двор. Уже при Фикельмонах, в 1832 году, был пробит ряд окон на площадь. В то время на неё выходило три двери. Средняя из них, обслуживавшая и внутренние части здания, сохранилась до наших дней, и ею пользовались во время Великой Отечественной войны. Сейчас эта дверь, находящаяся на линии четырнадцатого окна, как раз напротив памятника Суворову, закрыта. Когда-то она служила выходом в сад, существовавший на месте нынешней Суворовской площади. При Пушкине площадь уже имела современный вид. Сад уничтожили в 1818 году, и памятник Суворову, находившийся в глубине Марсова поля, был перенесён на то место, где стоит и в настоящее время.

Наконец, в 1825 году снесли ограду, тянувшуюся от угла особняка Салтыковых до служебного корпуса Мраморного дворца. Таким образом открылся проезд через площадь.

Просим читателя не забывать о существовании во времена Пушкина в боковом фасаде особняка Салтыковых, на линии современного четырнадцатого окна, двери, выходящей на Суворовскую площадь. К этой двери нам придётся ещё вернуться.

Мне давно — с тех пор как я впервые познакомился с записью беседы П. И. Бартенева с П. В. Нащокиным, состоявшейся 10 октября 1851 года, — хотелось побывать в особняке на Дворцовой набережной.

Моё желание впервые осуществилось в 1965 году. Из далёкой Алма-Аты я прилетел в Ленинград. 15 июля, перечитав ещё раз «Пиковую даму», по улице Халтурина дошёл до Института культуры имени Н. К. Крупской. Отворив тяжёлую дверь, вошёл в нарядный вестибюль с дорическими колоннами. Осматривать его не стал. Хотелось поскорее проделать путь Германна.

Близился вечер, и, благодаря каникулярному времени, людей в здании было очень немного. Мыслям о прошлом старинного дома не мешала обычная дневная суматоха учебного заведения.

Я стал подниматься по парадной лестнице особняка. Вы помните — Германн взбежал по ней… Я не попытался подражать молодому инженеру. На Тяньшаньские перевалы, собирая высокогорные растения, я понемногу взбираюсь, но бегать по лестницам возраст уже не позволяет. Шёл медленно. Хотелось к тому же полюбоваться необыкновенно красивой лестницей. Она совсем не грандиозна; широк только нижний марш, который начинается из вестибюля. Затем, начиная с площадки перед зеркалом, лестница раздваивается. Боковые изогнутые марши ведут на третий этаж.

Перед началом первой мировой войны орган великосветских эстетов «Столица и усадьба», именовавшийся в подзаголовке «Журналом красивой жизни», опубликовал несколько снимков интерьеров английского посольства[516]. Фотографию лестницы мне показали в альбоме одной ныне умершей русской пражанки[517].

Теперь я вижу творение Кваренги воочию. Всё по-прежнему, только нет в нише копии античной статуи. На уровне двух с половиной этажей старинное зеркало в широкой белой раме, в котором отражались входившие гости.

И сразу приходит мысль о том, что когда-то зеркало отразило и фигуру взбегавшего по главному маршу Германна. Он спешил в спальню старой графини, надеясь выведать тайну трёх карт. Но по этим же маршам с фигурными перилами из кованого железа, вдоль ныне светло-зелёных стен с белыми коринфскими полуколоннами много раз поднимался в покои австрийского посла и сам поэт. Может быть, иногда и взбегал, подобно своему герою. Но перед зеркалом на площадке, особенно в дни балов и парадных приёмов, Пушкин, наверное, останавливался. Поправлял волосы, смотрел, не сбился ли на сторону бант шейного платка. А с тех пор как женился, он чинно шёл в таких случаях под руку с Натальей Николаевной. Зеркало отражало невысокую фигуру поэта и его жену, которая многим, в том числе и многоопытной хозяйке дома, казалась поэтичнее, чем была на самом деле.