Портреты заговорили

Благодаря опубликованию дневника Долли Фикельмон можно значительно уточнить время её первой встречи с поэтом. До относительно недавнего времени пушкинисты считали, что чета Фикельмон прибыла в Петербург во второй половине января 1829 года, а знакомство Пушкина с женой австрийского посла началось ещё до его отъезда в Москву (8 марта) и оттуда на Кавказ, то есть между концом января и началом марта. Однако Долли в это время ещё не было в Петербурге. В январе состоялось лишь назначение Фикельмона, а приехал с женой он из-за границы в Варшаву, как уже было упомянуто, лишь в ночь с 30 июня на 1 июля. Пушкин в это время был в только что взятом Эрзеруме. В столицу он вернулся в начале ноября и, вероятно, вскоре же познакомился с Дарьей Фёдоровной.

Возможно, что встреча произошла в салоне её матери, которая в это время жила отдельно от дочери-посольши. Исследователи считают, что самое раннее упоминание фамилии Фикельмон имеется у Пушкина в т. н. «арзрумской» рабочей тетради[365]. По-видимому, это список лиц (на французском языке), к которым следует съездить и т. п.: «Гурьев [вероятно, Александр Дмитриевич, сенатор], Ланжерон [генерал граф Александр Фёдорович], князь С. Голицын [Сергей Михайлович, попечитель Московского учебного округа], Фикельмон». Судя по положению записи в тетради, пушкинисты относят этот список к ноябрю — декабрю 1829 года. По-видимому Пушкин в это время ещё не знал правильной транскрипции фамилии графа Шарля-Луи и писал её «Fickelmont». Это подтверждало бы отнесение списка к самому началу знакомства. Возникает, однако, значительное затруднение — граф Ланжерон приехал в Петербург лишь в начале 1831 года[366]. Таким образом, либо датировка записи неверна, либо Ланжерон приезжал в Петербург неоднократно (в 1830 году он некоторое время жил в Москве)[367]. Мне кажется более вероятным последнее предположение.

В другом списке лиц в той же тетради на первом месте стоит: «Дворцовая набережная: Австрийскому посланнику — 2». По весьма правдоподобному предположению М. А. Цявловского этот второй список заключает фамилии лиц, которым Пушкин наметил послать свои визитные карточки к Новому 1830 году. Он датируется, по-видимому, между 23—24 декабря 1829 года и 7 января 1830 года[368]. Прибавим лишь, что если речь действительно идёт о визитных карточках, то они, по обычаю, были разосланы за несколько дней перед Новым годом.

Во всяком случае, в начале декабря 1829 года Пушкин, думается, уже был знаком с супругами Фикельмон. Об этом свидетельствует запись в дневнике Долли от 11 декабря этого года. Текст её, сверенный с фотокопией соответствующей страницы[369], привожу в более полном виде, чем это сделал А. В. Флоровский, так как опубликованная им выдержка, взятая вне контекста, как мне кажется, не вполне точно передаёт мысли автора дневника: «Вчера, 10-го, у нас был второй большой дипломатический обед. Теперь у нас всегда бывает довольно много гостей на наших вечерних приёмах по понедельникам, четвергам и субботам, но петербургское общество мне ещё не нравится. Пушкин, писатель, ведёт беседу очаровательным образом — без притязаний, с увлечением и огнём; невозможно быть более некрасивым — это смесь наружности обезьяны и тигра;[370] он происходит от африканских предков — в цвете его лица заметна ещё некоторая чернота и есть что-то дикое в его взгляде[371]. Сейчас один из самых обычных разговоров в салонах — это спор о двойном ребёнке, родившемся в Сардинии и умершем в Париже в возрасте 9 месяцев…» (Посетители салонов спорили о том, была ли у сросшихся девочек-близнецов Риты и Христины одна душа или две.) На мой взгляд, нет оснований считать, что Пушкин присутствовал на обеде, который Фикельмоны дали петербургскому дипломатическому корпусу, тем более что в это время он был ещё лицом совершенно не официальным. Судя по контексту записи, отзыв о его очаровательной манере говорить относится ко времени, когда поэт бывал на обычных вечерних приёмах у Фикельмонов. Дат их мы не знаем, но во всяком случае, по существовавшим и тогда и позже светским обычаям, прежде чем начать бывать в доме, поэт должен был сделать Фикельмонам дневной визит. По поводу первой записи Долли о Пушкине хочется привести несколько соображений.

«Смесь наружности обезьяны и тигра…» — Дарья Фёдоровна, несомненно, не сама додумалась до этой экзотической характеристики. Так поэт однажды назвал себя сам в шуточном протоколе собрания товарищей по Царскосельскому лицею 19 октября 1828 года. Возможно, что это было его давнишнее прозвище, хорошо известное друзьям и через них дошедшее до графини.

Надо сказать, что Фикельмон, по-видимому, преувеличивала некрасивость Пушкина. Некрасивым он был — большинство портретов, можно думать, приукрашены, но голубые глаза поэта были подлинно прекрасны[372].