Портреты заговорили

Что сказать об этом, во всяком случае, многозначительном письме? Оно, несомненно, адресовано одной из дочерей Елизаветы Михайловны. Я предполагаю, что адресатка -- Долли, но полной уверенности у меня в этом нет. Эта своеобразная исповедь царя, по существу во всяком случае, обращена к ней, а не к Екатерине Тизенгузен {Думаю, что адресатка во всяком случае не Елизавета Михайловна, так как ее мать, старую княгиню Кутузову, царь вряд ли бы назвал просто "маменькой" ("maman").}. Когда читаешь уверения Александра I в том, что в глубине души он тяготится властью, возложенной на него, как он считает, свыше, этому можно поверить,-- не одной Долли Фикельмон он так говорил. Еще 21 февраля 1796 года девятнадцатилетний князь Александр Павлович писал своему недавно уволенному воспитателю Лагарпу: "Дорогой друг! Как часто я вспоминаю о вас и о всем, что вы мне говорили. Но это не могло изменить принятого мною намерения отказаться впоследствии от носимого мною звания". Весной того же года он писал своему приятелю В. П. Кочубею: "Одним словом, мой любезный друг, я сознаю, что рожден не для того сана, который ношу теперь, и еще меньше для предназначенного мне в будущем, от которого я дал себе клятву отказаться тем или другим способом" {Георгий Чулков. Императоры. М.-- Л., 1928, с. 85.}. Это настроения юноши, но они возобновлялись по временам у царя на протяжении всей его жизни. Не раз он говорил близким ему людям о своем намерении отречься от престола. В 1819 году сказал брату Николаю и его жене Александре Федоровне: "Я решил сложить с себя мои обязанности <...> и удалиться от мира" {Там же.}. Итак, когда Александр пишет о своем взгляде на царскую власть как на тяжелое бремя, его искренности поверить можно. Зато когда он лицемерно пытается уверить графиню в своем уважении к свободе мысли (какой бы то ни было), как не вспомнить лишний раз пушкинские стихи: Недаром лик сей двуязычен. Таков и был сей властелин: К противочувствиям привычен, В лице и в жизни арлекин. Мы не прочли и, вероятно, никогда не прочтем писем Долли к царю. Только одну ее фразу Александр сохранил в своем ответе: "Вы уже меньше нас любите?" Но и этих нескольких слов достаточно, чтобы почувствовать "климат" посланий графини Фикельмон к царю. О первой встрече с ним она с трогательной откровенностью писала мужу: "Я от нее совсем без ума". То же впечатление остается и от всей серии писем Александра, когда он говорит о настроениях и поступках Долли. Не узнаем мы в ней до предела благовоспитанной барышни, которой немного лет тому назад любовался во Флоренции французский путешественник Луи Симон. Помните, как он говорил своему приятелю синьору Фаббрини: "Видете <...> эту молодую особу <...> она вернулась к матери после танца и, как кажется, боязливо колеблется, принять ли ей руку подошедшего кавалера". А теперь восемнадцатилетняя графиня, жена австрийского посла, повторим еще раз -- несомненно любящая мужа, никого не боится, ни с кем не считается, держит себя так, что Александру I явно не по себе... Она совсем без ума от этой встречи. А может быть, дело обстоит иначе -- попав в совсем ей, по существу, неведомую Россию, страну, где ею восхищаются и балуют напропалую, очень еще юная, очень самоуверенная женщина считает, что здесь иногда уместно то, что и неуместно и невозможно во дворцах Флоренции, Вены или Неаполя... По-своему графиня Фикельмон отчасти и права -- с высокими особами за границей она не раз обращалась запросто, но, наверное, все же никто из них не просил у нее разрешения "войти во двор", как попросил русский царь. Во всяком случае, Александру I приходилось порой увещевать Долли, напоминать о своем нежелании ее "компрометировать или подвергать нескромным пересудам, которые всегда неприятны для женщин". Ни дать ни взять Евгений Онегин, читающий нравоучение Татьяне: Учитесь властвовать собою; Не всякий вас, как я, поймет; К беде неопытность ведет. Но в 1823 году еще ни одна глава "Онегина" не вышла в свет, а четвертая не была и написана... Следует, однако, нам в этом "штатском" деле вспомнить простой и ясный вопрос, который, разбирая самые сложные военные операции, полковник Фош, будущий маршал Франции, неизменно ставил своим слушателям в Высшей военной школе: -- De quoi s'agit-il? -- В чем дело? В чем дело? Что перед нами -- ни к чему в конце концов не обязывающий светский флирт, игра в любовь -- и только? Или, наоборот, мы идем по следам далеко зашедшего романа царя и графини Долли, разыгравшего в эти летние месяцы 1823 года? Я лично не думаю ни того, ни другого. Есть такое французское выражение, с трудом передаваемое по-русски -- "amitié amoureuse" -- влюбленная дружба -- понятие, равно далекое и от флирта и от интимной связи. Оно родилось позднее, но, на мой взгляд, этот очень французский термин лучше всего передает характер тогдашних отношений Александра I и Долли Фикельмон -- большое взаимное увлечение. Прибавим еще, что у юной женщины (приходится все время не забывать о ее юности) увлечение царем, на мой взгляд, сильнее и бездумнее, чем чувство Александра. Однако и в его не очень долгой, но сложной жизни встреча с графиней Фикельмон вряд ли была только занимательным приключением. Я убежден в том, что вряд ли кому из ровесниц Долли Александр I писал такие серьезные и искренние письма, как ей. И еще одно впечатление -- этот роман 1823 года, как кажется, закончился хотя и не разрывом, но охлаждением -- не берусь судить, взаимным или нет. Во всяком случае, дневниковые записи графини Фикельмон, посвященные Александру после его смерти, так же восторженны, как и впечатление от первой встречи с ним, а последнее письмо царя из Серпухова от 31 августа (Александр I куда-то надолго уезжал) грустно, но довольно сухо; "Нужно иметь большую охоту исполнить ваши желания, чтобы набросать эти строки при тех занятиях, которые одолели меня в дороге. Я хотел бы, чтобы вы однажды стали воочию их свидетельницей, и вы приобрели бы уверенность в том, что у меня остается не много времени для частных писем. Благодарю вас за все любезное, что вы мне говорите. Поверьте, что я бесконечно жалею о том, что не имел возможности повидать вас перед отъездом. Кланяйтесь маме и Екатерине и от времени до времени вспоминайте обо мне.