Порция красивого яда (ЛП)

Будильник, установленный на моем телефоне, срабатывает, сообщая мне, что уже 23:59. Я отказываюсь позволить кому-либо еще первым поздравить ее с днем рождения, когда пробьет полночь. Я подхожу к ней и обнимаю ее, как только оказываюсь достаточно близко.

— Ты потрясающая, ты знаешь это?

Она прижимается ко мне, как раньше. — Ты потрясающий. Я не могу поверить, что ты сделал все это.

Я прижимаюсь поцелуем к ее щеке. — Ты это заслужила.

Это так приятно — вот так обнимать ее и снова чувствовать себя так близко к ней. Я так скучал по этому. Она единственная, кто когда-либо вызывал у меня желание заключить в объятия и никогда не выпускать.

Бросив взгляд на часы, я наблюдаю за тем, как тикают секунды, и в тот момент, когда пробило полночь, я отступаю назад, чтобы посмотреть на нее.

— С днем рождения, детка, — говорю я, улыбаясь, когда она загорается от этого ласкового слова. — Я рад, что ты празднуешь его там, где тебе положено.

— Я не хотела бы быть в другом месте, — говорит она, и самое приятное, что я наконец-то ей верю.

Все собираются вокруг, когда мы переходим к бару, и на этот раз Лейкин протягивает мне свое настоящее удостоверение, хотя знает, что оно мне не нужно. Тем не менее, я беру его и восхищаюсь тем, как моя фамилия все еще следует за ее именем. И я собираюсь убедиться, что так оно и останется.

Впервые я протягиваю ей меню напитков, в то время как Кэм передает меню для Мали. Ее глаза двигаются туда-сюда, пока она просматривает его, и я точно знаю, на чем она остановилась, когда она ухмыляется.

— Красивый яд?

Я откидываю голову назад и смеюсь. Это ее собственный напиток — ром с «Малибу», ананасовый сок, клюквенный сок и апельсиновый сок. Это ее фирменный коктейль уже много лет. И когда мы придумывали меню, название показалось нам подходящим. Потому что именно такой она была для меня — красивым ядом. Она течет по моим венам и атакует каждый дюйм моего тела, заставляя меня не думать ни о чем и ни о ком, кроме нее.

Неудивительно, что они шепчутся друг с другом, а потом смотрят на нас с Кэмом, ухмыляясь.

— О Боже, — простонала я. — Боюсь спросить, что вы решили.

Лейкин мило улыбается. — Мы хотим текилы, но я хочу, чтобы моя порция была с тебя.

Господи, мать твою. Мой член уже наполовину твердый от одних только ее слов. Мы с Кэмом смотрим друг на друга, и я понимаю, что мы оба на одной волне.

Никто из нас не собирается отказываться.

Я стягиваю футболку через голову и замечаю, что Лейкин бесстыдно разглядывает меня. Свернув ее, я перекидываю через ее голову и использую для того, чтобы притянуть Лейкин к себе.

— Ты ведь знаешь, что после этого я тебя точно трахну, да?

Она хмыкает, глядя на меня. — Хорошо. Я на это рассчитываю. А теперь ложись на стойку.

Я делаю, как она говорит, и ложусь на одну сторону барной стойки, а Кэм ложится на другую. Каждая из них вылизывает полоску по бокам наших шей, а затем насыпают на нее немного соли. Лейкин осторожно кладет лайм между моих губ, а Оуэн подходит и протягивает мне бутылку текилы. Она холодная, когда я наливаю ее себе в пупок, но вскоре Кэм тоже приступает к делу. И в то же мгновение они начинают.

Ощущение, когда Лейкин высасывает текилу из моего живота, а потом слизывает соль с моей шеи, — самое горячее, блядь, ощущение. А когда она берет ртом у меня лайм, я ревную ее к гребаному фрукту.

Как только она выплевывает его, я снова притягиваю ее к себе и накрываю ее рот своим. Ее язык переплетается с моим, и я ощущаю вкус текилы. Это чертовски опьяняет, и я не могу дождаться того, что сделаю с ней потом.

— Ты такая дразнилка, — пробормотал я ей в губы.

Она отстраняется и подмигивает мне. — Тебе это нравится.

— Еще как нравится.

Лейкин выглядит так, словно она кайфует от жизни, она отступает назад и обнимает Мали, радуясь тому, что им обоим наконец-то исполнился двадцать один год. Я могу только представить, как пройдет остаток лета. Тем более, что у меня снова есть моя девушка. Лучше и быть не может.

Но когда я сижу и смотрю на барную стойку, то понимаю, что все может быть еще хуже. Потому что там, не далее, чем в двадцати шагах от меня, стоит девушка, одетая в знакомую рубашку с совершенно ужасающим пятном на ней.

У меня сдавливает грудь, и кажется, что дышать становится все труднее.

— Лейкин, — говорю я, не отрывая взгляда от девушки.

Она поворачивается ко мне, смущенная моим тоном. — Что?

Я притягиваю ее ближе, чтобы говорить прямо в ухо. — Разве это не та рубашка, которая была на тебе в ночь смерти Монти?

Ее глаза расширяются, и она резко оборачивается. Могу сказать, что в тот самый момент, когда она увидела ее, все ее тело напряглось. От нее исходит страх, когда мы начинаем понимать, что это дерьмо еще не закончилось.

— О Боже!

24