Портулан

– Да, я помню, – промямлил я, дезертир, откровенный слабак, – да, конечно же, помню…

Нет, со Слушателем ничего не случилось. С ним ровным счетом ничего не произошло. Дела вейского знакомого более чем процветали, но меня нешуточно насторожили все эти ее словечки типа «вы его единственный друг» или «мне не к кому больше стучаться» (она протарабанила именно «стучаться», а «не обратиться» или «позвонить»). Кстати, я впервые услышал ее голосок – писклявый и чрезвычайно встревоженный. Пулеметные очереди били наверняка – выскочившее столь внезапным, столь экспрессивным образом прошлое меня опрокинуло. Я даже не стал уточнять, каким образом оно меня разыскало. Мышь умоляла о встрече. Прежде чем я нашел в себе силы воспротивиться, проклятое нечто во мне, наперекор всем искренним пожеланиям и правильным мыслям, произнесло «хорошо», а затем спряталось, оставив лицом к лицу с необходимостью после «а» молвить и «б», то есть назначить дату. Дюймовочка сразу же ухватилась за мое робкое «завтра» с какой-то щенячьей радостью, даже не пытаясь закамуфлировать торжество. Я ощущал ее дрожь на том конце провода. Я вспомнил ее светящуюся радиоактивность. Несомненно, ради Слушателя она готова была прыгнуть во все кипящие котлы и вскарабкаться на самые высокие эвересты. Зарядив в пулемет новую ленту, она продолжила наступление. Моя рука с раскаленным мобильником окончательно приклеилась к голове. Моя осторожность явно не хотела со мной дружить. Пытаясь понять случившееся, я скорее прислушивался к себе, чем к тараторящей даме. Правда, кое-что все-таки выяснилось. Так, с некоторым облегчением я понял, что предстоит общение именно с ней («дело в том, что мужа нет сейчас в стране, он в Америке, но он совершенно не нужен для нашего разговора»), дама жаждет переговорить тет-а-тет, не стоит беспокоиться о транспорте – меня подберут, и т. д., и т. п. Главное, чтобы я уделил ей хотя бы несколько часов (Боже мой, я даже не пытался протестовать, я проглотил и это!). Куда мы направимся? Где проведем эти «несколько часов»? Она не назвала места, а я не переспросил – невероятно, но я дал маху, как и тогда, на Краснопресненской, я позволил себя окрутить, – в итоге жена Большого Уха сама выставила условия. Добившись моих «да» на все свои предложения, с неожиданно пробудившимся тактом она попрощалась – так мы расстались «до завтра».

XIX

Следующим утром меня подобрали. Не буду подробно описывать внедорожник. Не собираюсь заикаться и о внешности женщины, притаившейся в углу этого броневика: красота способна быстро блекнуть, некрасивость почти не старится. Вполне возможно, подруга Слушателя надела шубу поверх все того же домашнего халата. Но на этот раз ей не на кого было обрушивать свою восторженность – предмет обожания в данный момент находился в Нью-Йорке, – так что все искреннее, страстное, светящееся, столь меня поразившее и в день 4 октября 93-го, и тогда, когда я прятался в коридоре, в ней потухло и погасло. Невзирая на то, что места на заднем диване могло бы хватить и на целый полк, только взглянув на меня, она сразу же похлопала ладошкой рядом с собой, приглашая придвинуться. Женщина явно желала не повышать голоса; шофер (я видел лишь спину и мощный загривок) даже не ждал приказания – тотчас с тихим жужжанием образовалась стенка с окошечком между детиной и нами, и по обеим сторонам медленно поплыло Бульварное кольцо. Я приготовился к исповеди, однако после трафаретных любезностей («спасибо, что вы откликнулись», «я вам так благодарна») дама дала понять – основной разговор впереди («вы все увидите сами»). Около часа мы преодолевали проспекты, затем Knight XV свернул на МКАД – там он, впрочем, пробыл недолго. Ерзая на первоклассной коже рядом с серенькой женой пожирателя классики, я думал о Большом Ухе. Мне почему-то вспомнилось, как еще в Вейске, на барахолке, Слушатель вырывал из жалкой руки алкоголички конверты. В выражении его лица было тогда нечто хищно-птичье. Он словно сцапал добычу, подобно тому как сова цапает когтями зазевавшуюся полевку. Конечно же, в то время, когда мы метались словно коты с подожженными хвостами, из скупаемых за бесценок Шубертов и Хиндемитов он упорно строил свое дурацкое царство, принося ему в жертву даже собственный алгебраический дар.