Портулан

– Девять, – сказала она, – не считая подвала… Вне всякого сомнения, шла настройка оборудования. Невозмутимый спец – накинутый на плечи зеленый медицинский халат свидетельствовал о принадлежности парня к более породистому племени техников – прохаживался вдоль стены с проигрывателями (да, это были они!), насаживая на них виниловые миньоны. Распределив очередную партию, сосредоточенный паренек возвращался к ящику под номером сорок пять, целыми горстями выхватывая из него очередные конвертики. Он распечатывал их на ходу с ловкостью шулера, открывающего новые карточные колоды; сорванная пленка помещалась в бездонные карманы халата. Судя по тому, с какой скоростью техник скармливал диски «панасоникам» и «самсунгам», процесс обеда был отлажен до совершенства. Я нагнулся над ящиком, сгреб несколько миньонов и поднес их к носу – то был плодовитый, словно кролик, Фрэнк Заппа. Нюанс – на каждом диске была записана всего одна тема! Пока я соображал, сколько подобных носителей может вместить в себя «гроб» номер сорок пять, оранжевые муравьи притащили номер сорок шестой. Подошедший на подмогу технику еще один медицинский халат начал черпать из сорок шестого теперь уже Ференца Листа. Кормление аппаратов продолжилось.

Пройдя ангар и оказавшись в круглой башне, мы с Дюймовочкой потоптались в зале первого этажа, где расположились «белые воротнички». Перед несколькими мониторами с сухим бухгалтерским треском работали клавиши. На одинаковых столах скучали кружки с остывшим кофе. Компьютерщики были сосредоточенны, словно китайцы в ГУМе. Эти пленники информации не обернулись даже на голос хозяйки. Впрочем, никто на нас не оборачивался. Все девять дверей зала были распахнуты, во всех девяти пристроившихся к башне ангарах кипела наладка. Вдоволь наглядевшись на работу нескольких десятков человек, подчиненную единому, внушающему невольное уважение ритму, я отвернулся к окну и принялся наблюдать за подъезжающими грузовиками. Нет, Слушателю нельзя было отказать в гениальности! И в день 4 октября, и тогда, в Барвихе, я не поверил в его откровенный бред, я подверг сомнению (разумному, надо сказать!) его параноидальную идею. Сейчас же, в результате интриги неких сил, которым, видимо, нравилось нас сталкивать, оказался свидетелем воплощения самой дикой задумки на свете. На моих глазах конструировался полифонический метод – прямое доказательство человеческого сумасбродства, с которым бессилен справиться даже сам Господь. О Слушатель! О Большое Ухо! Успехи своей столичной жизни, являющиеся образцом подражания для бесчисленного множества менее удачливых провинциалов, он швырнул в топку поистине шизофренической страсти. Он строил карьеру только ради последующего бегства в эфемерное пространство, которое готовился заполнить ревом бесчисленных симфонических оркестров и популярных групп. Головокружительные связи этого самородка с обитателями силиконово-кремниевых долин, его немыслимая энергия и нехилые деньги служили лишь средством для готовившегося полета к облакам и туманам. Он, несомненно, сошел с ума – зато как сошел! Разглядывая набитые «миньонами» большегрузные «вольво», я размышлял о том, что во всякой психической болезни, несомненно, происходит некий генезис. Начав с покупки пластинок по «рубь пятьдесят» и рассыпающегося ящика с примитивным тонармом, мой вейский знакомый воздвигал сейчас катапульту, создание которой по затратам и усилиям смахивало на возведение Большого адронного коллайдера.