Портулан

Меня посетила очередная бредовая мысль – не приклеятся ли наушники навсегда к бедной моей голове. Я испытал невиданное облегчение, когда они на удивление легко снялись. Я водрузил их на прежнее место; вновь меня потянуло к окну. Из бойницы – что удивительно – были видны часть ангаров, унылое поле, лес и забитая автомашинами стоянка. На улице продолжился поединок дождя и снега. Манная крупа залепила стекло: фуры, грузчики, поджидающий нас Knight XV были ею поглощены. Белый шквал словно впустил в комнату какое-то зловещее напряжение. Я не оборачивался, и вовсе не потому, что при каждом моем взгляде на жену Слушателя ее глаза проедали меня, подобно серной кислоте. Воображение – качество, от которого я желал бы избавиться в первую очередь, – перенесло из заполошного Нью-Йорка сюда, в тайную камеру, того, с кем бы не хотелось встречаться ни при каких обстоятельствах. Остужая лоб оконным стеклом, я довольно живо представил себе своего знакомого. Я видел его уши (те самые раковины, мочки, козелки, противокозелки, дарвинов бугорок на задней стороне левого), его прыщи, его немытую шею. Я вспоминал его сморканье, его собачье прислушивание ко всем звукам на свете, его наркотический транс, его идиотскую слюнку. На какую-то секунду мне показалось: он стоит за моей спиной – и я содрогнулся от внезапного «эффекта присутствия». В этот момент Дюймовочка заговорила. Вместо того чтобы сразу схватить быка за рога, она завела знакомую песню про то, что никакие компакты не дадут такого «изумительного тембра», как виниловые пластинки. Мышь талдычила про качество используемого винила добрые десять минут, совершенно сбив меня с толку, затем помолчала немного, казалось бы, освобождаясь от бреда. Увы, любовь к психу тут же затянула ее в новый омут. Целую вечность она посвятила рассказу о том, как решалась проблема сведения звука. Компьютеры, которые я видел, использовались лишь для синхронности – от «цифрового наложения», как и следовало ожидать, Слушатель категорически отказался. Поистине это была придурь безумца! Во всем, что касалось технической стороны, его жена проявила удивительную осведомленность, окончательно подтвердив мои подозрения насчет своего полного участия в этом кошмаре. Разглядывать дальше бельмо на окне не имело смысла, я обернулся. Женщина наконец-то сказала:

– Мой муж хочет уйти. И в последнее время уходит. Правда, пока ненадолго.

– Медитации?

– Что-то вроде того.

Боже мой! Болезнь, болезнь, болезнь – все дело в генезисе шизофрении. Конечно же, Большое Ухо задумал бесповоротный побег. Я вспомнил его лицо в Драматическом вейском, вспомнил его сидение перед моей «Дайной». Скорее всего, уже тогда он был способен выкидывать фокусы с собственным телом. Да-да, в то самое время, когда его оболочка в жалком школьном костюмчике, скрестив ноги, сидела напротив моей радиолы, сам Слушатель с помощью тошнотворных звуков Ionisation или великолепных аккордов allegretto quasi andantino сонаты № 1 для скрипки и фортепьяно фа мажор, опус 8 Грига исчезал и возвращался в гостиную лишь после того, как заканчивалась очередная пластинка. Но где он, черт подери, болтался?

Его подруга решилась. Она приблизила к моей физиономии свою курьезную, потрепанную, сморщенную мордочку. В ней даже что-то зажглось. Мы словно замерли в центре тайфуна. Там, внизу, всё искрилось, трещало и щелкало; здесь, в «гнезде», в «норе», в «центральном посту», в самом тигле бури, как и положено, было исключительно тихо (шепот дамы, редкие скрипы нашей обуви, наше дыхание и сухой шорох бросаемого на окно снега не в счет). От жены Большого Уха несло жаром, как от хорошенько протопленной печки. Теперь я следил за ее глазами, желая поймать в них столь поразившее меня тогда излучение, – и был вознагражден. Банальность просьб крохотной женщины проистекала из слепой и бешеной любви к человеку, который вряд ли отвечал хотя бы подобием чувства на эту отчаянную самоотверженность. Ее зардевшееся лицо и бьющие от нее во все стороны токи вновь явились причиной пробуждения моей самой искренней зависти. Она требовала «поговорить», она просила «повлиять», она умоляла «связаться», она даже поплакала – трогательно и, несомненно, искренне. Сцена, которую я ожидал и которой боялся, завершилась так, как я и предполагал. Дюймовочка сунула в мою давно приготовившуюся руку давно приготовленную визитку. У меня хватило сил убедить ее, что к разговору «с ним» следует основательно подготовиться.