Портулан

Оставалось закончить дело – спокойно, тактично и вежливо. Мы спустились; мы сели в машину; снег свирепствовал; дама молчала. Визитка с номером Слушателя была последней надеждой этой свидетельницы готовившегося бегства Большого Уха, вот почему всю обратную дорогу я держал перед собой картоночку, словно крохотный флаг, не смея утопить ее в карманах плаща. По моей нижайшей просьбе меня высадили возле первого попавшегося метро – плебейской дыры, в которую я не заглядывал уже целую вечность и не собирался до сего окаянного дня заглядывать. Прозвучала мольба «позвоните ему», однако решение уже было принято. Когда исчез ослепительный Knight XV, я разорвал бумажонку с номером и посыпал микроскопическими клочками ближайшую урну.

XXI

Слушатель все-таки мне приснился – помимо воли и помимо желания. В связи с этим прискорбным случаем я хочу пожаловаться на сны. Беда в том, что сны по природе своей исключительно самостоятельны. С той или иной степенью трудности мы изгоняем неприятные мысли, но беззащитны перед снами. Им не нужны ключи: стоит только рассудку потерять бдительность, они легко взламывают самые крепкие замки. Я уверен, даже бодхисаттва не застрахован от неожиданных сновидений. Сны выворачивают нас наизнанку: чего только стоят их фокусы с вещами, о которых мы не желаем думать ни при каких обстоятельствах. Сны неуловимы и вездесущи, они с невероятной легкостью собираются в разнообразные пазлы. Иногда они примеривают на себя роль палачей и вздергивают тех, кого мучают, на настоящую дыбу. Сны заставляют плакать о том, что наяву вызывает смех, и смеяться над тем, о чем человек плачет, стоит только утреннему солнцу коснуться его подушки. Благодаря этим удивительным ночным птицам, которые одним своим появлением свидетельствуют о существовании весьма странных миров, Большое Ухо все-таки заявился – нежданно-негаданно и, как полагается, в самом дурацком обличье. Он выплыл пятном из разноцветного нечто. Надо заметить, что в том анекдотическом сне я был точно таким же пятном – ничего общего с человеческим обликом. И люди вокруг меня также являлись пятнами. Помню, Слушатель ошивался в стороне от нас – пятен, которые держались толпой. Ко всему прочему временами он играл на скрипке (где ты бродишь, дедушка Фрейд?), извлекая довольно противные звуки. Мы хором сулили горе-скрипачу дивиденды от какого-то общего будущего проекта (проект обещал быть колоссальным и обязательно выгодным), вот здесь-то Большое Ухо проявил себя во всей красе. Никакие доводы не помогали: баран продолжал упрямо болтаться на обочине и даже, наглец, посылал всех нас к дьяволу. В конце концов он скрылся во все той же разноцветности. Таким образом, потусторонний контакт с экспериментатором не отличался душевностью: стоит ли говорить о том, какую эйфорию вызвало у меня пробуждение.